С любовью. Ди Каприо. Нильс Хаген

за «Эвертон»? – поинтересовался он на английском, глядя на мой стакан с зелёной эмблемой на боку, на которой красовались два крохотных слоника и размашистая надпись «Chang».

      – Почему за «Эвертон»? – не понял я.

      – Пиво «Chang» – спонсор футбольного клуба «Эвертон», «Singha» спонсирует «Челси». Кто за что болеет, тот то и пьёт.

      Он легко оседлал соседний стул.

      – А ты, значит, турист и недавно приехал.

      – Почему это?

      – Почему турист? Или почему недавно приехал? – улыбнулся незнакомец. – Турист, потому что спрашиваешь про «Эвертон». Недавно приехал, потому что белый, как моя смерть. Откуда ты, приятель? Русский?

      – Нет, – честно сказал, я. – Датчанин.

      – Да ладно! – фыркнул мой визави, переходя на чистый русский.

      – Нет, правда датчанин, – я тоже перешёл на русский. – Хотя и живу в России.

      Незнакомец поглядел на меня с прищуром:

      – Значит, давно живёшь, есть у тебя в глазах что-то такое… Как БГ пел: «Я гляжу на это дело в древнерусской тоске». БГ слышал?

      Я неопределённо повёл плечом, понимая только, что речь идёт, видимо, о каком-то русском исполнителе. Но мои познания в современной русской эстраде были слабее, чем в русской литературной классике и советском кино, которыми не без удовольствия пичкала меня Арита.

      – Угостишь? – практически без перехода задал следующий вопрос незнакомец.

      На этот раз пришёл мой черед пристально взглянуть на незнакомца. Знаете, бывает так, что человек смотрится неотъемлемой частью какого-то места. И это не та связь человека с местом, как если он приходит каждую пятницу в один и тот же паб и пропивает там круглую сумму. И даже не такая, как если он неизменно садится за один и тот же столик, заказывает одно и то же пиво, выпивает его – всегда четыре кружки, отсиживая ровно с восьми до десяти вечера – и так на протяжении десяти лет. Нет, эта связь значительно глубже. Благодаря подобным связям храм Покрова на Рву переименовался в Собор Василия Блаженного.

      Незнакомец выглядел частью того места, где мы сидели. Ему невозможно было ответить отказом, просто потому что он смотрелся здесь так же естественно, как потёртости на барной стойке, бармен-бирманец или близкий плеск моря. И я жестом попросил бармена налить второй бокал.

      Мой визави поглядел на меня с возросшим уважением и протянул руку:

      – Никита.

      – Нильс, – ответил я на рукопожатие.

      – Надо же, правда датчанин, – гыгыкнул Никита. – А я думал, прикалываешься.

      Он чинно поднял бокал, сделал несколько неторопливых глотков без какого-либо намёка на похмельный тремор или алкогольную нервозность, с достоинством вернул бокал на стойку и поведал, как артист со сцены:

      – А я родом из Челябинска.

      Я вежливо кивнул. В Челябинске я никогда не был, и мои познания об этом городе ограничивались видеороликами с падающим метеоритом и множественными интернет-мемами, рисующими это место исключительно суровым, брутальным