С любовью. Ди Каприо. Нильс Хаген

спросил я.

      – Почему я должна что-то предлагать? – удивилась Арита.

      – Ваш главный космический конструктор Королёв часто повторял: «Критикуешь – предлагай. Предлагаешь – делай. Не сделал – увольняйся».

      – Последнюю фразу ты сам придумал, – Арита обозначила улыбку.

      – Может быть… Но всё же – у нас до посадки почти два часа, что будем делать? Кстати, здесь есть ВИП-зоны. Я предлагаю заплатить и переждать там.

      Арита посмотрела на меня как на чудовище из сказки. В последнее время, после новогодних трат и поездки к моим родственникам в Данию, у нас было не очень хорошо с деньгами, и поэтому мы летели не бизнес-классом, да и вообще, что называется, сокращали траты. Вне зоны экономии у нас был только отдых в Таиланде. Естественно, моё предложение потратиться на ВИП-зону было встречено в штыки. Мы немного, как это водится у любящих супругов, поспорили, и всё закончилось гордой фразой Ариты:

      – Если хочешь, можешь идти в свою ВИП-зону. Нам с Колей и тут нормально. Дай мне ребёнка!

      Выбора у меня не осталось, и мы принялись фланировать по терминалам, наблюдая коловращение жизни. Жизнь, надо сказать, коловращалась весьма старательно – примерно за час променада мы стали свидетелями одной мелкой драки, нескольких семейных скандалов и оказали помощь пожилой женщине, которой стало плохо.

      После этого, по закону кармы, нам улыбнулась удача, и мы наконец-то заняли столик в Foster’s Bar.

      Следующий час мы провели с относительным комфортом – я пил пиво, Арита – чай без лимона, мы уплетали сосиски, не давали Николаю Нильсовичу чипсы и искали в ручной клади жёлтую машинку. Когда Арита вспомнила, что оставила её дома, в прихожей на зеркале, случился локальный апокалипсис с рёвом и дрыганьем руками и ногами. Неизвестно, чем бы это всё закончилось, но тут, слава всем богам, объявили посадку на наш рейс.

      Расположившись в креслах нашего комфортабельного аэробуса, мы должны были выдохнуть, вытянуть ноги, расслабиться и получать удовольствие от полёта, но это – в теории. На практике комфортабельный аэробус изнутри напоминал что-то среднее между Ноевым ковчегом и пабом в центре Дублина в пятницу вечером. У меня вообще сложилось ощущение, что всех, кто громче других гомонил, хохотал, ругался, плакал и орал в аэропорту, запихнули в наш самолёт.

      – Глебыч! Ты куда засунул… ЭТО?! – могучим басом заорал у меня над ухом крепкий лобастый парень в белой футболке.

      – В синей сумке посмотри! – ответили ему откуда-то из конца салона.

      – Смотрел! – опять заорал лобастый. – Нету!

      – Значит, у Серёги!

      Серёга обнаружился через проход от нас. Он был длинноволос, худ и рыж, как Тиль Уленшпигель.

      – Я Ксюхе отдал! – провозгласил он фальцетом на весь самолёт. – У неё в рюкзаке! Все три бутылки!

      – Тихо ты! Не пались! – сделав зверское лицо, проорал лобастый.

      – Я их сейчас всех загрызу, – громко сказала Арита, глядя прямо перед собой.

      Из подмышки лобастого вынырнула стюардесса с замученным