Обнуление очевидностей. Кризис надежных истин в литературе и публицистике ХХ века: Монография. Е. А. Ермолин

невозможно выдернуть какую-то одну – красную, черную или белую – нитку для объяснения авторского кредо.

      Ночь и хаос, коловращение вьюги. Но – нет ни морали, ни упрека. Есть активное и, кажется, целеустремленное движение: вьюжную замять пересекают двенадцать красногвардейцев, уходят в переулки, в сугробы, – «вдаль», убивая по дороге Катьку. Где конец слепому снегу, мрачному вечеру, резкому ветру и этому бесконечному походу двенадцати? На этот вопрос Блок отвечает финальным образом поэмы, стягивающим к себе разброд жизненных картин, а может, и придающим шествию двенадцати некий смысл:

      …Так идут державным шагом —

      Позади – голодный пес,

      Впереди – с кровавым флагом,

      И за вьюгой невидим,

      И от пули невредим,

      Нежной поступью надвьюжной,

      Снежной россыпью жемчужной,

      В белом венчике из роз —

      Впереди – Исус Христос.

      Этот образ, возвращающий к евангельской архетипике, задал происходящему в поэме особую меру. Дохнуло вечностью, двенадцать вояк чуть ли не приобщились к «апостольскому чину», а старый мир был развенчан и отвергнут, как в евангельские времена.

      Вскоре после публикации поэмы близкий в то время к Блоку Иванов-Разумник пытался объяснить, в чем состоит ключевой смысл финального образа: «кроме внутренней свободы, возвещенной христианством, в мир должна прийти свобода внешняя – полное освобождение политическое, полное освобождение социальное. <…> очистительная гроза и буря мировой социальной революции таит в себе великую правду. <…> И за эту правду, помимо их („двенадцати“ – Е.) воли через них идущую в мир, поэт „белым венчиком из роз“ украшает чело великой русской революции» [30; 559—560]. В этой интерпретации поэма выглядит как реабилитация революции и тех «двенадцати», которые, конечно, разбойники, но разбойники из тех, коим обещано Царство Небесное.

      Впоследствии в советской традиции речь шла не о реабилитации революции, а об ее «благословении» и принятии «ее конечных целей и идеалов» [98; 128]. В более замысловатой интерпретации Леонида Долгополова Христос – цель для революционной стихии, воплощенной в красногвардейском отряде и во всем строе образов и звуков поэмы. Это – разрешение «проблемы исхода, результата», эмблема космической гармонии. Здесь – конец пути и «залог совершающегося преобразования, внутреннего перерождения человека, выхода из стихий и «хаоса». Исследователь полагает, что красногвардейцы уходят из хаоса, мало-помалу становятся ему враждебны, чужды той вьюге, которая метет по страницам поэмы, – тем самым приближаются к Христу: «внутри самого этого шествия намечается и свое скрытое движение, такое же символическое и такое же многозначное: преодоление героями «стихии», т.е. преодоление самих себя, и «выход» к конечной гармонии» [32; 195, 202]. В этой последней версии Христос – уже не личность, а знак, абстрактная идея. Он атеистически рационализован и тем самым «обезврежен».

      Однако