Страстотерпцы. Владислав Бахревский

припал.

      – Ничего, батька, я привык. Ради дружбы нашей Господь мороз послал.

      Жил Федор у людей хороших. Изба стояла на заднем дворе, утонув в снегу. Но пол вымыт, на столе хлеб, печь топится, в печи горшок каши.

      – Из каких же ты людей будешь? – спросил Аввакум.

      – Из богатых, – просто ответил Федор. – У моего батюшки в Новгороде амбары и лавки, но родом мы из Мезени.

      – Книги у тебя.

      – Батюшка денег не жалел на учителей. Я большие торга вел, да спохватился. Деньгами вечную жизнь не купишь. Наплакался по себе и пообещал Господу уродствовать. Язык смел, да тело не больно храброе. Солгал я Исусу Христу. Батюшка уговорил не ввергать дом в убытки. Какое купцу доверие, если сын блаженный дурак… Но Господь меня быстро приструнил. Плыл я на ладье с Мезени, волны расходились. Не помню как – то ли смыло, то ли ветром сдуло – упал с ладьи. Ноги в снастях запутались, а голова в море. Тут и обещал Господу: коли спасешь от потопления, буду бос по снегу ходить. Уж какой силой, а видно – Божией – выперхнуло меня обратно на палубу. И уж больше Господнего терпения не испытывал, пошел странствовать.

      Аввакум ткнул пальцем в Следованную Псалтирь – в Никонову заразу:

      – От богатства уберегся, поберегись же, Федор, и от книжных прелестей.

      – Не ведаю, батюшка! – испугался юродивый. – Чем книга нехороша?

      – Тем, что Никоном порчена. В сей Псалтири – ложь великая. Всего два пропуска, а православие погублено. Велел патриарх выпустить статью о двенадцати земных поклонах при чтении великопостной молитвы святого Ефрема Сирина[17] да статью о двуперстном крестном знамении. Не крестись, как святой равноапостольный князь Владимир крестился, не крестись, как творил знамение отец Сергий, святейший Гермоген-мученик. Крестись, как Никон крестится – враг Христов.

      Федор так и подскочил с лавки, будто зад ему обожгло.

      – Бог тебя, батюшка, наградит за спасение души моей.

      Схватил книгу и, нимало не размышляя, кинул в печь.

      – Зело! – изумился Аввакум.

      Благословил Федора. Федор же поклонился протопопу в ноги и сказал со страхом:

      – Тебя в Москве в золотых палатах ждут.

10

      Великий государь Алексей Михайлович в ту минуту, прозренную сердцем юродствующего Федора, помянул Аввакума добрым словом.

      Умер главный иконописец Оружейной палаты Яков Тихонов Рудаков. Государю то печаль, но еще большая печаль государю – кого поставить над иконописцами? Хороших людей много. Поставь этого – будет это, поставь иного – будет иное. Кого ни поставь, перемены не избежать.

      Послушался бы батьку Аввакума, батьку Неронова[18] – был бы в патриархах Стефан Вонифатьевич, кроткая душа[19]. Так нет, возжелалось Никона, и вместо покоя с миром – поклеп с дрязгой, вместо благословений – проклятья…

      – Батька Аввакум сказал бы, кого поставить в Оружейную! – вздохнул Алексей Михайлович.

      Царица Мария Ильинична[20] даже наперсток уронила.

      – Зачем вспомянул протопопа? Да и зачем бы ты спрашивал у человека недворцового?

      – Затем,