Двухголовая химера. Хелег Харт

и щиколотки совсем почернели от соприкосновения с ржавым металлом. В дырах на щеках проглядывали кривые жёлтые зубы. На шее у трупа висел какой-то кулон. Рэн, постепенно приходя в себя, наклонился поближе, чтобы рассмотреть безделушку.

      И тут мертвец закричал. Громко, пронзительно, истошно – как живой человек, с которого по меньшей мере сдирают кожу. Его вопль точно ножом разрезал завесу в голове пуэри, разнёсся по подземелью, вкрутился в уши, а Рэн даже не мог их зажать. Он только пятился, вытаращившись на мученика; тот бешено рвался и извивался в путах, которые, несмотря на все его усилия, не поддавались ни на гран.

      В этом вопле слышались слова, которых Рэн не знал, и мучения, которых он не ведал. На миг охотнику даже показалось, что так звучит вечность, переполненная болью – настолько душераздирающе звенел крик. И чем дальше, тем меньше он напоминал человеческий.

      Сердце зашлось в барабанной дроби. Кожа покрылась ледяными мурашками. На миг проскочила мысль: «мне снится кошмар». Рэн даже зажмурился, надеясь не то сморгнуть увиденное, не то проснуться.

      Но когда его глаза снова открылись, стало ещё хуже.

      Вокруг стояли мертвецы. Десятки мертвецов. Как и распятый, они сохранили мало человеческого – разве что форму. И все они смотрели на столб, на котором извивался их собрат.

      От неожиданности пуэри вскрикнул и снова попытался прогнать наваждение, но напрасно. Его крик словно вывел толпу из оцепенения: человеческие голоса начали выстреливать из высохших глоток один за другим – вопли боли, истеричный смех, плач, рычание. Вкупе с криком распятого эти звуки так резали уши, что пуэри зажал их руками. Рэну хотелось убежать, но кадавры – язык бы не повернулся назвать их людьми – стояли слишком плотно, без малейшего просвета. Больше того – толпа пришла в движение.

      Сначала охотник подумал, что всё это иллюзия, но после первого же толчка в бок понял, что всё совсем не так. И только тогда сорвался с места.

      Его хватали за руки, ноги, плечи, в него врезались всем туловищем и хрипели прямо в уши, но пуэри остервенело пробивался прочь из этой толчеи. На первый взгляд вялые и неуклюжие, кадавры порой начинали двигаться с пугающей быстротой. Они нападали не только на Рэна, но и друг на друга: валились в воду, били наотмашь, впивались беззубыми ртами в кожу, но тела их были словно заговорённые – они высохли и почернели, но никак не распадались в прах.

      Чьи-то пальцы ухватили Рэна за лодыжку, он потерял равновесие и упал; из воды прямо ему в лицо скалился проломленный череп. Орущая толпа тотчас обрушилась сверху, придавила, ткнула носом в груду костей. Руки упёрлись в пол, толкнули его – без толку, слишком тяжело. Рот распахнулся, выпуская в воду панический крик, который пузырями скользил по лицу наверх, туда, куда охотник не мог выбраться. Нет, он не понимал, что лишает себя последнего воздуха. Вместо дурноты в его голову неистово стучалось безумие, а в глаза с любопытством заглянула сама Смерть.

      За несколько мгновений до того, как пуэри