Промежуток. Инга Кузнецова

сидя на парковой скамейке, записала у себя в блокноте: «сигнал непрерывного взлета» и ниже «у зябликов», и в зрачок мне кольнуло чем-то необъяснимым – может быть, тем невидимым клювом, который протыкает этот мир насквозь. Но я увернулся.

      Почерк этой самки напоминал цепочку моих следов. Фигурально выражаясь, она писала птичьим языком (орнитологичная шутка, не правда ли?), но из деликатности я не стал читать то, что, возможно, звало меня, пробиваясь сквозь плющ волнообразных зачеркиваний. Может быть, я бы все равно ничего не понял, хотя практически все слова, которыми пользуются люди, мне известны. Я подумал, что передо мной – какая-то особая шифровка той трели (с росчерком), которую они иногда способны выдавать – неизвестно зачем.

      Не когда они хотят кого-то привлечь, а когда не могут ни с кем говорить. Я увидел, что человеческая самка сделала это без расчета на чье-либо понимание, и не стал заглядывать за плечо. У людей, как и у нас, трели чаще всего выдают самцы. Так сложилось.

      Но и самки иногда решаются на это.

      Они были так грустны и звучали на такой частоте, которая очень редко задействуется людьми, и не требовали понимания. Ни эта музыка, ни эта девушка.

      3. Вороны

      – Ты видела, как его повели? Нет, ты видела?

      – Рано утром это было, ага. Поливальная машина еще не прошла.

      – Ненавижу.

      – Шофер всегда пьян, поливает лужи, оставляет дорожную пыль за собой. Как я тебя понимаю.

      – Но как они его взяли? Неужели он не догадывался? И не мог куда-нибудь скрыться?

      – Кара, кара. Она всегда неожиданна.

      А он уже не подлёток, слишком медленно передвигается на своих двоих. И потом: куда он от своих книг? Ты заглядывала к нему в кабинет? Нагромождение это видела?

      – Да видела. Пролетала мимо. На карнизе не засиживалась. Скользко, особенно зимой.

      – Согласна. Не наше это дело – эквилибристика. Пусть синицы у людей еду выклянчивают, ну или эти олухи царя небесного – голуби. Один там у него все время ошивался – ну ты знаешь, больной, хромоногий.

      – Он трехпалый. Впереди одного пальца нет.

      – Точно. Но знаешь… и мне случалось бывать в гостях у того человека.

      – Прямо в комнате? Да ты что!

      – Когда к нему приезжали знакомые, и все выходили курить на балкон. Конечно, я была осторожна.

      – Еще бы! Без приглашения!

      – Мне даже удалось стащить бутерброд с колбасой…

      – Ты в своем репертуаре.

      – Не бог весть какой колбасой, но чтобы не утрачивались навыки.

      – А пуговицу где нашла? Перламутровую?

      – На столе у него, под лампой. Он на нее часто смотрел, будто бы разговаривал с ней. Или сам с собой.

      – Знаю. У них это называется: реликвия. Важная для человека вещь, связанная с прошлым.

      – Прошлое – вот я и взяла.

      – Свистнула!

      – Зачем ты так говоришь? Это для музея.