Театр – волшебное окно. Сборник

испекли огромный пирог и сказали, что он достанется только актерам, занятым в спектакле.

      Я хотел попробовать этот пирог. Но я был всего лишь слон. А не актер. Поэтому не считал себя вправе претендовать на чужие лавры. Режиссер подошел к нам с тем мальчиком, вдвоем с которым мы изображали слона, и сказал, что пирог полагается и нам тоже. Я обрадовался, но потом чувствовал себя неловко. Одинаковые куски актерского лакомства полагались почему-то и тем, кто играл в спектакле главные роли, и тем, кто просто выполз на четвереньках на сцену, и не произнес ни слова. Я чувствовал, что обманываю кого-то. И считал, что должен еще сыграть какую-то роль, выйти на сцену по-настоящему, чтобы честно заслужить уже съеденный кусок пирога.

      Вернувшись из лагеря, мы с другом попали на школьный конкурс сценок и маленьких спектаклей. Мы написали сценарий, полный различных комичных ситуаций, несколько дней репетировали комедию положений. И я уже решил, что выйду на сцену. Наш спектакль получился забавным, одно слово было накрепко связано с другим, очередное нелепое недоразумение влекло за собой следующее…

      Я очень волновался перед выходом на сцену. Но кое-как справился с волнением. А вот мой друг произнеся первую фразу, напрочь забыл текст. Я делал ему знаки, пытался подсказать, но тщетно. Поскольку наша комедия положений была крепко сконструирована, то мне было не перескочить через чужие реплики.

      Вышло так, что мы появились на сцене, сказали несколько слов друг другу, постояли несколько минут и ушли. А наше выступление было заявлено как спектакль.

      Актовый зал был полон зрителей.

      Нас вызвали к директору. Я думал, что сейчас нас начнут строго отчитывать, распекать, и к моим двойкам прибавится еще и обвинение в хулиганском поступке. Скажут, что мы скомпрометировали конкурс.

      Весь оргкомитет пытливо смотрел на нас. Я готов был начать оправдываться.

      – А что вы хотели сказать своим выступлением? – спросил педагог.

      Я думал, что нас начали ругать, но педагог принялся рассуждать об экзистенциализме, театре абсурда и с надеждой смотреть на нас.

      Он спросил, нас, пятиклассников, читали ли мы Беккета и Кафку. Я тогда и фамилий-то этих не слышал.

      А нам сказали, что идея спектакля нашего интересна, свежа, оригинальна, но ее надо бы доработать.

      Я опять почувствовал в горле вкус чужого пирога. Наш провал объявили экзистенциализмом. Это слово я тоже услышал тогда впервые.

      И я стал мечтать о том, что когда-нибудь у меня все-таки будет настоящий спектакль. И этой детской мечте суждено было сбыться.

      Сценой для этого спектакля стала одна из небольших комнат дома на Большой Конюшенной, где долгое время располагалось Санкт-Петербургское отделение союза писателей России.

      О, этот дом трудно забыть! Чего только стоил один только лифт! В него с трудом могли поместиться двое. Однажды он застрял, и один из жителей дома застрял с поэтом, который все время до освобождения из неожиданного плена читал ему стихи. Больше этот житель дома на лифте никогда не ездил.

      Дом на Большой Конюшенной стал священным местом моей молодости, временем первых творческих свершений, знакомств,