Сиротская доля. Клавдия Лукашевич

и передниками и белыми пелеринами, они сидели тихо и чинно за двумя длинными столами; лишь по временам некоторые резвые шалуньи перешептывались, толкали друг друга и втихомолку хихикали. Девочки были разных возрастов: совсем маленькие крошки с наивными детскими личиками, девочки-подростки и почти уже взрослые девушки.

      Тут же, по краям столов, сидели две особы в темных платьях – должно быть, воспитательницы. Одна была молодая, с добрыми близорукими глазами, которые она постоянно щурила. Другая – была старушка, худощавая, седая, с холодным взглядом светлых, как бы стальных, глаз; держалась она необыкновенно прямо и строго посматривала на девочек.

      Было начало осени. В открытые окна столовой врывались теплые ласкающие лучи солнца и доносились уличные звуки: воробьи чирикали, кричали разносчики, трещали и громыхали проезжающие экипажи, телеги, слышались разговоры прохожих.

      – Петрова, не мечтай, пожалуйста! Что ты все оборачиваешься?! Ешь скорее! – произнесла громко и раздельно, отчеканивая каждое слово, старушка-воспитательница.

      Та, к которой относились эти слова, худенькая, маленькая девочка, с коротко остриженными волосами, торчащими ежом, с большими выразительными, точно удивленными, глазами, вспыхнула, как зарево, и привстала на окрик.

      – Садись, ешь, как другие… О чем ты всегда мечтаешь?! Глаза устремила на небо, рот открыла… Этак у тебя ворона кусок изо рта унесет, – сказала старушка.

      Воспитанницы рассмеялись звонко и весело, очень довольные возможностью посмеяться. Учительница живо успокоила их.

      Петрова застенчиво улыбнулась, села снова на свое место и усердно принялась за еду.

      – О чем ты вечно думаешь, Наташа Петрова? – шепотом спросила ее соседка, маленькая, курносая, полная девочка, с черными, точно коринки, глазами, с ямочками на пухлых щеках.

      – Ни о чем… так… просто… Я даже совсем не думала… – ответила Наташа.

      – Смешная ты! Ни о чем не думать нельзя. Зоя Петровна говорила, что каждый человек всегда о чем-нибудь думает… Значит, ты не как все люди…

      – Я смотрела в окно… Там птички чирикали, видно кусочек неба, такое синее-синее… Там хорошо, светло… Право, я ни о чем не думала… Не знаю, что и сказать.

      – Ты «незнайка», Петрова. Не хитри… Я знаю, знаю, о чем ты всегда думаешь, – поддразнила шепотом подругу черноглазая девочка и при каждом слове улыбалась и делала уморительные гримасы.

      Петрова посмотрела на нее удивленно и вопросительно и опять покраснела.

      В это время на улице за окном раздались грустные, заунывные звуки флейты…

      Как и что затем произошло, никто не мог никогда хорошенько вспомнить…

      Вдруг раздался страшный крик и произошел невообразимый переполох.

      – Ай-ай-ай! Флейта! Флейта! Дядя! Флейта! – послышался среди девочек громкий не то возглас, не то вопль… Вслед за ним другой, третий… Все повскакали с мест. Наташа Петрова бросилась к окну первая. За ней все девочки, попадали скамейки, ножи, ложки, вилки; кто-то опрокинул кружку с водой…

      Лицо Петровой было багрово-красное, испуганное. Она высунулась в окно и, казалось, не помнила себя.

      Учительницы тоже бросились за девочками; они успокаивали их, брали за руки, тянули к столу, произносили угрозы, расспрашивали:

      – Что случилось? Кто закричал первый? Почему Петрова побежала к окну? Как смели все повскакать с места? Садитесь, садитесь скорее! Все будете наказаны. Начальница идет!

      Все с шумом бросились к оставленным местам. Водворились порядок и тишина.

      Начальница, маленькая, еще не старая женщина, в синем платье и с черной кружевной косыночкой на голове, стояла в дверях соседней комнаты и испуганно, недоумевающе строго смотрела на всех.

      – Что тут произошло?

      Послышались отрывочные, робкие, бестолковые ответы.

      – Мы испугались… Мы думали… Там на улице заиграла флейта.

      – Ну что же такое, что заиграла флейта? Чего ж пугаться-то, кричать, производить беспорядок?

      – Заиграла флейта… Наташа Петрова закричала… Мы испугались…

      – Я ничего не понимаю. Надежда Ивановна, объясните, пожалуйста, – обратилась начальница к старушке.

      – Я и сама не могу понять, Анна Федоровна, отчего они все переполошились, повскакали с мест, закричали. На улице какой-то мальчишка заиграл на флейте. Кажется, закричала первая Наташа Петрова и бросилась к окну.

      – Петрова, поди-ка сюда!

      Виновница ужасного переполоха, взволновавшего весь приют, встала и бледная, как полотно, подошла к начальнице; она вся дрожала и крупные слезы скатывались по длинным ресницам.

      – Скажи, пожалуйста, отчего ты закричала? Как ты смела вскочить из-за стола?

      Девочка молчала.

      – Отвечай мне! Как ты решилась на такую дикую выходку? Отчего ты вздумала вскочить? Ты перепугала всех и произвела страшный беспорядок.

      Девочка начала всхлипывать.

      – Петрова, отвечай