Пересечение. Валерий Айрапетян

Ближе к середине горы мы уже почти что летели, и не было необходимости контролировать себя, ноги сами обходили препятствия, перепрыгивали овраги, лавировали, пружинили. Легкие наши тела неслись, оставляя позади шлейф из расползающихся облачков пыли. Скорость схода возросла у самой горной подошвы, мы пулей проскочили дорогу и притормозили лишь на середине яблоневого сада, раскинутого между дорогой и рекой.

      Юрик, опершись на колени, тяжело дышал. Пятна на его лице побагровели и сделали лицо яростным. Застывшие в узких щелях глаза тонули в мутном розоватом бульоне. Я подумал, что этот парень легко убьет человека – за обиду, за проявленное неуважение, за неосторожное слово – только дай повод. Сам я растянулся на земле, с трудом сглатывая густую, с металлическим привкусом слюну, и, отвернувшись от солнца, глядел на друга.

      – Ох, мля, – прохрипел он. – Пить охота.

      Прямо возле реки, в десяти шагах друг от друга, били два родника – минеральный, выкрасивший округ себя в радиусе трех метров почву в терракотовый цвет, и обычный, с ключевой водой, от двух глотков которой щемило переносицу и гудело в голове.

      Мы скатились по откосу оврага и припали к ключу. Юрик приблизился к воде и, вытянув губы трубочкой, звучно всасывал. Я сгребал ладонями. Напившись, мы умылись ледяной водой; Юрик, протирая мокрой ладонью шею, пропел «оха-а-ай» – армянский гимн наслаждению и неге. Ест армянин вкусно – «охай» (нараспев, ударение на второй слог). Пьет вкусно, крепко, сладко, холодно – «охай». Нюхнул розу свежую – «охай». И тут Юрика как током шибануло.

      – Смотри! – взвизгнул он и указал пальцем на реку.

      Посреди реки, на большом, квадратном, цвета вареной свинины камне, уложив массивное тело в три кольца, грелась змея. Отовсюду отраженное солнце и целый сонм дрожащих бликов мешали толком разглядеть узор на спинке, но темные пятна и бугристая голова могли принадлежать в этих краях только гюрзе. Много раз приходилось слышать об этом смертоносном охотнике, воображать его, следуя описанию лесничих, но видеть – впервые.

      Нас разделяли каких-то пять-семь шагов. Мы замерли. Уверен, нас посетила одна и та же мысль: если мы дернемся и побежим, то гюрза бросится за нами, настигнет и убьет.

      Но тут я сделал то, чего никак не ожидал от самого себя. Единым рывком – так сгибается и разгибается резиновый прут – поднял овальный, вылизанный водой, с человеческую голову булыжник и, как толкатель ядра, выстрелил им в направлении гюрзы. Стук камня о камень смягчил влажный хруст. Моя засланная навесом посылка накрыла разомлевшую на солнцепеке голову адресата и, качнувшись раз, стала. Хвост гюрзы затрясся, тело упругими судорогами еще с минуту вырисовывало бесконечные S, а после обмякло, скатилось к краю каменного ложа и, преодолев его, повисло. Речные барашки, резво нагоняя друг друга, бодали свисающий змеиный хвост, который подрагивал, как заевшая секундная стрелка.

      – Ты… ты… ты зачем это сделал, ара? – долетел до меня голос друга.

      Вопрос