Рай и ад. Великая сага. Книга 3. Джон Джейкс

выше его по положению.

      – Боже мой, Рэндалл, избавьте меня от этих старых песен!

      – Нет, мэм! – воскликнул он. – Не избавлю! Мы проиграли войну, но не утратили здравый смысл! Белые граждане нашего округа не допустят здесь африканизации!

      Мадлен устало повернулась и пошла к двери.

      – Вы бы лучше прислушались! – крикнул он ей вслед. – Вас честно предупредили.

      Он смотрел ей в спину и не мог видеть, что после этих слов на ее лице отразился испуг. Она с горечью подумала о письме Купера, где он писал ей о Дезмонде Ламотте. Сколько же еще человек ополчатся на нее?

      Суббота. Строительство навеса для лесопильни на берегу реки завершено, так что древесину можно будет отправлять почтовыми пароходами, когда их движение возобновится. Я с некоторой гордостью наблюдала за тем, как два наших мула тащили первое кипарисовое бревно к месту распила. Линкольн стоял наверху, а Фред ниже, в яме, и они пилили бревно длинной двуручной пилой. Способ, конечно, доисторический, и труд каторжный, но пока у нас нет паровой машины, по-другому не получится. Это лишь начало.

      Пруденс хочет завтра пойти в церковь. Возьму ее с собой…

      В церковь Святого Иосифа Аримафейского. Лучше бы мы туда не ходили…

      Остановив фургон и привязав лошадь, Мадлен увидела, как двое мужчин из их прихода отшвырнули свои сигары и быстро зашли в старую, построенную из глины и ракушечника церковь, где молились уже многие поколения приверженцев англиканской веры.

      Мадлен и Пруденс были в своих лучших шляпках. Когда они подошли к дверям здания, крошечный орган внутри вдруг умолк, а на пороге появился добродушный пастор, отец Лавуэлл. За его спиной члены общины, сидевшие на освещенных солнцем скамьях, обернулись и посмотрели на женщин. Мадлен увидела многих знакомых. Вид у них был недружелюбный.

      – Миссис Мэйн… – Розовые щеки священника блестели от пота, очки запотели. – Мне очень прискорбно говорить это… – он понизил голос, – но меня просили напомнить вам, что… э-э… цветным не разрешено здесь молиться.

      – Цветным? – повторила Мадлен, задохнувшись, как будто он ее ударил.

      – Да, верно. В нашей церкви нет хоров, где вы могли бы стоять, а занимать семейную скамью я больше не могу вам позволить.

      Мадлен посмотрела за его спину – вторая в левом ряду скамья была пуста.

      – Вы это серьезно, отец? – спросила она, едва сдерживая гнев.

      – Да, вполне… Мне хотелось бы, чтобы все было иначе, но…

      – Тогда вы просто злой и жестокий человек и у вас нет права называть себя христианином!

      Он придвинулся ближе к ней и, тяжело дыша, произнес:

      – У меня есть христианское сострадание к людям моей расы. А к полукровкам, которые сеют волнения, замышляют поджоги, проповедуют ненависть и молятся дьявольским доктринам черных республиканцев, у меня ее нет и быть не может!

      Пруденс казалась ошеломленной и рассерженной. Мадлен все же сумела справиться с собой и ослепительно улыбнулась пастору:

      – Да поразит вас Господь на этом самом