Алая Завеса. Первый лик смерти. Роман Александрович Покровский

пункт "восемь " и включал он в себя следующее: "Я никогда не должен подвергать сомнению свою обязанность повиноваться миссис Ривальде Скуэйн во всём. Во всём. И я полнейший идиот". Причем написано всё это было почерком Юлиана. Ловко это она.

      Сзади послышался тихий кашель и незаметный до этого дворецкий Джо, о существовании которого в последние несколько минут все уже позабыли, проговорил:

      – Прошу прощения, миссис Скуэйн. Но что тогда буду делать я?

      – Ты? – немного озадачилась вопросом она. – А ты будешь учить его.

      Тот сухо кивнул и продолжил безмолвно стоять, словно призрак.

      – Кончилось, – сказала Скуэйн, глядя в свой бокал. – Новый создать уже не могу, его можно только сварить. Никто не может, даже я.

      Неизвестно, кому он всё это говорила, но и Юлиан, и Джо в ответ промолчали.

      Однако спустя минуту Юлиан неожиданно выпалил:

      – Я внук Джампаоло Раньери!

      Скуэйн недовольно обернулась и переспросила:

      – Кто?

      – Внук. Сеньора Джампаоло Раньери.

      – А он известный человек?

      Джо в этот момент посмотрел на свою работодательницу довольно удивленным взглядом.

      – Известный, – гордо ответил Юлиан, тем временем умоляя в душе фамилию деда спасти его далеко не в первый, но в последний раз.

      – А я не знаю такого, – безразлично сказала Ривальда и Скуэйн, и, поставив пустой бокал на стол, обратилась уже к обоим своим визави. – Теперь можете идти спать. Юлиан, знаешь, где твоя новая комната?

      – Нет, откуда мне…

      – Третий этаж, налево до упора… Повезло, что как раз вчера освободили склад. Почти.

      – Позвольте, я провожу нового слугу до его комнаты? – обратился дворецкий Джо к Скуэйн. Та не препятствовала, молча кивнув.

      Интересно, а старину Джо она заманила сюда таким же способом, что и Юлиана? Всё-таки уж слишком уважительно он общался с Ривальдой, а такое обращение можно обрести только методом запугивания, не больше и не меньше.

      Не пошел же он сюда работать по своей воле. Никто бы не пошёл.

      Дворецкий, не промолвив ни слова, развернулся и пошёл в сторону лестницы. Юлиан понял, что он должен идти за ним, не задавая никаких лишних вопросов.

      В это же самое время, наверняка по желанию миссис Скуэйн, в гостиной погас свет и загорелись несколько свечей на столе. Стало быть, эта необычная женщина предпочитала полумрак обычной светлой жизни.

      Но даже в таком скудном освещении Юлиан смог заметить, что по всей территории холла и гостиной на стенах висели многочисленные картины, закованные в дорогущие и очень красивые рамки. Юлиан плохо разбирался в искусстве, но догадывался, что среди этих картин немало оригиналов, а возможно и вовсе оригиналом здесь является всё.

      На протяжении недолгой дороги Джо молчал, и Юлиан не осмеливался что-либо спросить у него. Несмотря на то, что вопросов у него скопилось за этот вечер очень и очень немало, и его внутренности буквально разрывало желание задать хоть пару вопросов.

      Джо вообще показался ему