Тайна оберега. Татьяна Милях

Левашов вдруг глубоко вздохнул и открыл глаза. Растерянно осматривая незнакомое место, парень встретился взглядом со знахаркой.

      – Странно, а мне птаха снилась… Будто она от меня огонь отгоняла, – прошептал он.

      – Какая птаха? – не поняла Пелагея.

      – Да, девчонка… найдёныш… Таяна… Снилось, будто иду я к свету яркому, а она меня за руку схватила… Глазищами сверкнула и сказала, что не пустит туда… и повела обратно. Вокруг огонь полыхает, тени мечутся. А она идёт, не боится… И огонь утих, и тени исчезли. Чудной такой сон…

      – Ничего не чудной, – хмыкнула Пелагея. – Так оно и было. Тебя уж с мертвецами уложили, хоронить собрались. А Таяна сгубить тебя не дала. Она, сердешная, и выходила. Ночей не спала. А как совсем умается, вон там, на соломке, словно котёнок, свернётся клубочком и дремлет.

      – Так где же она?

      – Да сейчас прибежит, за снадобьями послала, – пояснила Пелагея.

      Вскоре на пороге показалась Таяна:

      – Евсей очнулся! – обрадовалась девчушка и, кинувшись к княжичу, схватила его за руку. – Я знала, что ты выздоровеешь! А они не верили!

      – Оказывается, это ты, Птаха, спасла меня, – погладив маленькую ладошку, улыбнулся Левашов.

      – Да что я? – смутилась Таяна. – Без Пелагееных травок я бы ничего не смогла … Только молилась всё время за тебя. Это ты меня тогда в лесу спас, – напомнила она.

      – Выходит, не нашёл бы тебя мой пёс, и я бы сейчас света белого не увидел. Кстати, а где Гром?

      – Да тут он, – благодушно фыркнула Пелагея. – У монастырских ворот вертится, людей пугает, страхолюдина такая. Всё норовит внутрь проскочить, – и вдруг вскинула брови. – Ах, разбойник! Видать, почуял, что ты очнулся. Смотри-ка! – кивнула она в сторону двери. Евсей перевёл глаза. На пороге, виновато поглядывая на знахарку, в нерешительности застыл пёс.

      – Гром! – обрадовался Евсей, и собака, уже не обращая на Пелагею внимания, кинулась к хозяину и взялась вылизывать его лицо. Княжич пошевелился и тут же поморщился. Рана не давала о себе забыть.

      – Ну, хватит, хватит, – заворчал Левашов, не в силах увернуться от выражения любви лохматого друга.

      – А ну, повидался – и давай проваливай, – строго приказал Пелагея, и Гром, осуждающе взглянув на женщину, послушно посеменил к выходу, но на пороге обернулся и тявкнул. Знахарка улыбнулась. – Ишь, прощается…. – и тут же сурово сдвинула брови. – Иди, иди!

      – Евсей, а я тебе сейчас покушать принесу, – подскочила девочка и побежала на монастырскую кухню.

      – Ты пса там сильно не балуй! – крикнула ей вслед Пелагея и, взглянув на княжича, пояснила: – Всё норовит и ему лакомый кусочек урвать, – покачала она головой и вдруг вздохнула. – Ты береги её, Евсей Фёдорович. Уж больно она к тебе привязалась. Прямо бредит тобой.

      Княжич с благодарностью улыбнулся.

      Быстро слетав на кухню, Таяна вернулась с бульоном и взялась кормить больного. Пелагея поднялась:

      – Надо гонца послать, сообщить, что ты очнулся. А то дядька твой покоя не даёт. Каждый божий день тут топчется,