За что?. Лидия Чарская

хозяина дома, живо представляет меня всем. Нарядные девочки чинно приседают мне кавалерийский юнкер небрежно щелкает шпорами, процедив сквозь зубы:

      – Bonjour, mademo'selle.

      Наташа Рагодская важно подходит ко мне, становится на цыпочки и протягивает губы для поцелуя. Два кадета и гимназист угрюмо кланяются, щелкнув каблуками – за неимением шпор, а Лили встречает меня очень громко:

      – Ага! Очаровательная принцесса! Как поживают твои рыцари?

      И тотчас же, окинув всю мою фигуру критическим взглядом, говорить:

      – Ах, какая ты нарядная! Только, к чему ты так нарядилась? – в этом праздничном платье и атласных сапожках будет очень неудобно играть в саду.

      Сама Лили одета очень скромно. На ней род английской фуфайки, какую носят спортсмены, и низко вырезанная en coeur белая матроска. На ногах желтые сандалии и такие короткие чулки, что ноги девочки кажутся совсем голыми.

      Лили теперь четырнадцать лет, и она ужасно ломается, корча из себя взрослую.

      Мне досадно, что она смеется над моим нарядным костюмом, которым все, по моему мнению, должны восторгаться.

      – Лучше быть одетой как я, чем ходить с голыми ногами! – отвечаю я заносчиво.

      – Ха, ха, ха, ха! – заливается громким смехом Лили. – Ты совсем глупышка. Мои костюм – последнее слово моды, в Англии все девочки ходят так. Это считается там самою последнею модою – le dernier cris de la mode!

      – Какая она наивная, неправда ли, mesdames? – прищурившись с самой отвратительной манерой, прибавляет она, обращаясь к нарядным девочкам.

      Нарядные девочки молча, усмехаются. Я вне себя от ярости.

      Как она смеет называть меня «наивною»! Меня, принцессу!

      – Лучше быть наивной, нежели такой… бесстыдницей, – говорю я дерзко, кивая головой Лили на ее голые ноги.

      – А! – протягивает она значительно, вытягивая слова. – Ты совсем дурочка, право, – и окидывает всю мою фигуру с головы до ног презрительным взглядом. Затем она обращается ко всем с самой любезной улыбкой:

      – Еще успеем сыграть до обеда одну партию в крокет. Allons, mesdames et messieurs!

      – А ты не будешь разве играть с нами? – подбегает ко мне Володя, видя, что я не иду «мериться» с другими на палке крокетного молотка.

      – Не хочу! – упрямо говорю я. – Я ненавижу крокет.

      – Очень любезно! – насмешливо цедит сквозь зубы Лили.

      – Во что же ты хочешь играть'? – допытывается Володя.

      Мне он решительно сегодня не нравится. Я вижу, какими он восхищенными глазами смотрит на Лили, как подражает ей, не выговаривая «р» и «u» во французском диалекте, и мне досадно на него, ужасно досадно! К тому же хорошо знакомый мне мальчик-каприз уже около, о бок со мною, и шепчет мне в ухо:

      – «Конечно, не стоить играть! Что это за радость бить глупыми молотками по глупым, шарам и смотреть, как они катятся?»

      И я говорю, угрюмо и злобно глядя исподлобья:

      – Не хочу играй в этот глупый крокет, предпочитаю играть в солдаты.

      – Comment? – в один голос вскрикивают обе нарядные