За что?. Лидия Чарская

коридорам с высокими окнами куда-то в самый конец его, где за стеклянною дверью зеленели деревья, и целый рой крошечных существ носился, подобный бабочкам, по большой садовой площадке. Едва я и тетя Лиза сошли по каменным ступеням за усыпанную желтым песком эспланаду, белые крошечные девочки окружили нас.

      – Новенька! mesdam'очки, новенькая! – пищали они тоненьким голоском.

      – Нет, не новенькая, – улыбаясь им, отвечала тетя, – мы случайно здесь… А вот не скажете ли нам, где находятся пепиньерки?

      – На последней алле! На последней аллее пепиньерки! – затрещали девочки все разом, оглушив нас своими пронзительными голосами.

      Я не могла удержаться, чтобы не спросить тетю, что это такое «пепиньерки». Она объяснила мне, что это воспитанницы, уже окончившие институт и остающиеся в нем для того только, чтобы подготовиться в учительницы.

      Мы с трудом пробрались через толпу девочек на большую липовую аллею, где ходили попарно и в одиночку молодые девушки в серых платьях, с книгами или с работой.

      – Зачем нам нужно идти к ним? – тихо спросила я тетю Лизу.

      Но она не успела ответить мне, потому что в одну секунду мы были окружены целым десятком молоденьких созданий, смеющихся и серьезных, веселых и меланхоличных, черненьких, белокурых, светлоглазых и чернооких, словом – всевозможного вида и типа.

      – Ах, какой славный ребенок! Смотрите, mesdam'очки!

      – Очарованье!

      – Прелесть!

      – Душонок!

      – Восхищение!

      Так кричали они хором, набрасываясь на меня, точно в жизни своей не видели маленькой девочки.

      – У нее поразительные глаза, mesdames! – произнесла высокая бледная девушка с длинным лицом.

      – Точь-в-точь как у королевы Марии-Антуанетты, судя по картине…

      – Нет, у Екатерины II были такие же, – произнесла черноглазая красавица с восточным лицом.

      – А ресницы, mesdames! Ресницы, точно стрела.

      – «И тень от длинных ресниц упала на бледные щеки юной красавицы», – продекламировала толстенькая брюнетка с вздернутым носиком и мечтательными глазами.

      – Душонок! Divinite'! Восторг, что за ребенок! – и снова град поцелуев посыпался на мою голову, щеки и губы.

      Я чувствовала себя в положении зверька, которого рассматривали и тормошили все эти милые, но совсем чужие мне, девушки. Горячий румянец пятнам проступил у меня на щеках. Я готова была уже просить тетю Лизу уйти отсюда, как вдруг нежный, чарующий голос раздался за нами:

      – Ну, что вы мучаете девочку, совсем затормошили бедняжку, – сказал кто-то позади нас.

      Я быстро обернулась.

      Небольшая, полная девушка: миловидная, с огромными тоскующими глазами и очаровательнейшей улыбкой стояла передо мною. Она была далеко не красавица, но что-то необъяснимо-милое было в этом смуглом личике покрытом еще пушком юности, в нежно очерченном свежем ротике и в пленительной, ласково-грустной улыбке.

      – Ах, какая прелесть! – произнесла я, глядя на смуглую