Повстанец. Александр Уваров

владения жандармов. Даже небольшого кусочка, малой части картины, увиденной Аденом было достаточно, чтобы понять: бункер – не конец ада.

      Широкая бетонная площадка перед бункером обнесена была высоким забором из колючей проволоки, прочно закреплённой на врытых в землю бетонных столбах.

      А по периметру площадки с оружием наизготовку стояли автоматчики всё в той же, до боли, до тошноты опостылевшей серой жандармской форме.

      Белые лучи прожекторов скользили по бетону, словно от напряжения чуть заметно подрагивая, ощупывая прямоугольники плит.

      Вот только воздух там, снаружи, уже не принадлежал жандармам. И ветер. И ночь была не их.

      И шум листьев, и высвеченные лучом верхушки деревьев.

      Это всё не их.

      Они боятся его мира. Они здесь чужие. Они здесь – никто. Призраки, выползшие из мрака мертвецы, пожирающие живых. Мертвецы с бледной кожей и пустыми глазами.

      Они боятся его мира, его света, его жизни – и сидят в своих бункерах, только ночью рискуя выползать на свои бетонные площадки, для большей безопасности обмотанные со всех сторон рядами колючей проволоки, обнесённые пулемётными вышками, заминированные по границе, защищённые сигнализацией.

      Они сами засадили себя в тюрьму! Тюрьму, из которой никогда ужде не выберутся. Даже если истребят всё живое на этой планете – не выберутся.

      До конца дней своих будут вздрагивать, услышав слово «повстанец». И просыпаться в холодном поту, увидев во сне хотя бы смутную, тенью промелькнувшую картину его мира, его жизни.

      Так, может, и ради этого стоит жить? Оставить на память этим мерзавцам страх. Страх, который заменит им совесть. Страх, который не даст им высунуть нос их их зловонной норы.

      «Сопротивление не бывает бессмысленным, Аден… Так, кажется, говорил этот человек. Тот, что пришёл к нам в город незадолго до начала войны. Тот, что уговаривал их бросить город и уходить в лес, пока не поздно. А ведь тогда мало кто ему поверил. Мало кто его послушал. А ушли вместе с ним – вообще единицы. А потом было поздно…»

      Аден наклонился к женщине, взял её ладони и начал их массировать.

      – Ой, спа,.. – прошептала она.

      И не смогла договорить. Слабость охватила её и язык почти не слушался.

      – Я кому! – завопил охранник и подскочил к доктору.

      Сопровождавший их сержант демонстративно сплюнул на пол и отвернулся.

      «Тоже мне… выслуживается» прошептал он.

      Довольно громко, так, что доктор услышал.

      Услышал, кажется, и жандарм, отчего взбеленился ещё больше.

      – Я кому сказал! – сорвался он неа визг и стволом автомат ткнул доктора в живот. – Тебя мало учили?! Мало били тебя, урод?! Стоять! Не двигаться! Пристрелю, ублюдок!

      – Женщине плохо, – с трудом сохраняя спокойствие, ответил Аден. – Вы видите, она сознание теряет. У неё руки сдавлены наручниками, кисти уже посинели. Снимите их, пожалуйста. У неё начнётся некроз тканей…

      – Ишь ты, заботливый, –