Другие. Режиссеры и их спектакли. Наталья Казьмина

которые казались высоки и глубоки, придет черед. Все изменится (а не рухнет), и государство все нам даст, и поменяет свое отношение к интеллигенции и народу, и вступит наконец в нормальные отношения со своими жителями. Короче, прогноз Сухово-Кобылина – «Я в отношении России пессимист. Я был ей настоящим сыном, а она мне – злой мачехой» – перестанет быть актуален. Россия станет родной матерью своим детям.

      В этот момент в воздухе носилась фантастическая энергия преодоления и созидания. А надежда всегда укрепляет любой творческий процесс. Было ощущение, что ты можешь стать строителем новой реальности, что ты член некоего созидательного процесса (созидательного по отношению к завтрашнему дню и разрушительного по отношению к дню вчерашнему) и от тебя многое зависит. Вот сейчас мы выкрикнем, сейчас воплотим свои новые формы, и дальше – нас будут любить, уважать, и мы перестанем наконец быть нищими. В общем, была масса иллюзий, в которые мы верили, которые, естественно, нас обманули, но которые, тем не менее, дали в 80-е годы толчок громадному количеству студий и театров, новым режиссерским именам. Это был целый сноп талантов. Как ни странно, даже в 1991 году, когда все действительно пошло «не туда», мы, при всей ироничности нашего поколения, до конца не смогли этого понять. Все случилось помимо нашей воли: путч, танки, дефолт, «черный вторник», расстрел Белого дома… А когда в стране наконец свершилась чиновничья революция, мощный, как я его называю, партократическо-комсомольский переворот, мы вдруг осознали, что за сто лет в России, о которой писал Сухово-Кобылин, мало что изменилось: «Рак чиновничества едет на израненном теле России и высоко держит знамя прогресса». (Я все цитирую Сухово-Кобылина, хотя спектакль театра «Модернъ» «Расплюевские дни» давно сгорел, но дело его, как видите, живет.)

      Итак, переродившиеся советские чиновники пришли к власти. И главное даже не в том, что они обокрали страну, а в том, что они (или другие при их попустительстве) подавили и отравили в нашей стране саму идею гуманизма, в которой (отдельно от советской идеологии) ничего плохого-то и не было. Сегодня гуманистические идеи погибли. Человек идеи не нужен. Идеалы не нужны тоже. А их гибель – в человечестве, в каждом человеке, в искусстве – всегда говорит о том, что мы в опасности и в болезни. В такой ситуации, в диком заматериализованном мире, где невозможно практически творческое развитие, мы сейчас и живем. Индийская философия называет такое время «железным веком», торжеством «глубоко телесного сознания». Правда, в силу того, что мы – все-таки часть мирового сообщества, это оказалось не только нашей участью. Беда постигла всю мировую цивилизацию. От этого, правда, не легче. Но раз мы сформулировали это время, болезнь возможно излечить. Как существовать в этом времени? С моей точки зрения, надо двигаться вопреки. Ни в коем случае не идти на поводу у тех, кто сдался этому «глубоко телесному» времени. Это путь одиночества, путь трудный. Но его надо отстаивать творчески. Заметьте, что мы всегда имеем гораздо больший успех у зрителя, прогнозируя в спектакле гуманистические идеалы, чем, скажем, у критиков, которые, видя отражение