Роковая тайна сестер Бронте. Части 1 и 2. Екатерина Борисовна Митрофанова

Шарлотта, – возможно, тебя оскорбит моя несвоевременная назойливость, но все же позволь спросить: ты в самом деле веришь в то что говоришь или же по своей природной доброте стараешься таким образом оградить нас от возможных страданий, смягчить наши переживания, когда сама нуждаешься в утешении и сочувствии? Ответь, Лиззи, – она устремила на сестру умоляюще-вопрошающий взгляд, исполненный скрытой тревоги.

      – Уверяю тебя, сестрица: в моих словах отражено именно то, о чем я думаю и во что я свято верую, – ответила Элизабет с непринужденной простотою и мягко улыбнулась – какой прекрасной казалась в тот момент эта улыбка, столь светлая и искренняя, что в ней ощущалось нечто потустороннее, совершенно чуждое всему земному, но, напротив – приближающее к божественности. Как странно походила теперь Элизабет на свою усопшую сестру! – Не печальтесь обо мне, – продолжала она все с тем же безмятежным спокойствием, – мне выпал счастливый жребий. Хвала Небесам, я уже исполнила то предназначение, что было суждено мне на земле: благодаря нашей дорогой сестре Марии мне довелось познать всю могущественную силу истинной христианской Любви. Это величайшая благодать, какую только способен испытать человек!

      – Дорогая Лиззи! – воскликнула Шарлотта в изумлении. – Ты говоришь теперь в точности как Мария!

      – Правда? Что ж, если так, то это лишнее подтверждение тому, что наши с нею мысли и впрямь совпадают. Во всяком случае, думаю, я не ошибусь, если скажу, что теперь мною владеют примерно те же чувства, что владели Марией в последний период ее жизни. И я неизмеримо счастлива, что в конце концов все же смогла ее понять! Теперь, когда участь моя уже решена, а я знаю, я чувствую, что так оно и есть, мне остается сожалеть лишь об одном…

      – О том, что ты постигла чувства Марии слишком поздно, когда тебе уже некому предложить свое сочувствие, – предположила Шарлотта. – Не эта ли мысль тебя огорчает, милая сестрица?

      – О нет! – с жаром воскликнула Элизабет. – Хотя мое «прозрение» и не облегчит участи Марии, это верно, я совершенно убеждена, что оно явилось как нельзя более своевременно. Ведь, в сущности, случись это раньше – ничего бы не изменилось. Нет, моя дорогая Шарлотта. Говоря по совести, меня беспокоит совсем другое.

      – Что же? – спросила Шарлотта, продолжавшая вести этот несколько странный разговор; остальные сестры и брат все это время сидели фактически неподвижно, всем своим видом выдавая совершеннейшее недоумение, за исключением, быть может, лишь Эмили, которой уже доводилось слышать подобные речи из уст Марии.

      – Мне невыразимо жаль, – ответила Элизабет с грустью, – что в эти минуты, быть может, последние, что суждено провести нам вместе, никто из вас не может вполне понять и разделить моих чувств! Однако я уповаю, что рано или поздно это случится с каждым из вас.

      – Почему ты так думаешь, Лиззи? – снова спросила Шарлотта.

      – Ты не вполне права, милая сестрица, когда утверждаешь, будто я и в самом