Роковая тайна сестер Бронте. Части 1 и 2. Екатерина Борисовна Митрофанова

столь же стремительно и неотступно истаивало дыхание пастора. Тщетны были отчаянные попытки мисс Брэнуэлл растормошить достопочтенного родственника, привести его в чувства.

      Кровь отлила от висков мистера Бронте, и его лицо стало мертвенно бледным, суровый взгляд его застыл в неподвижном положении, дыхание внезапно прервалось, и в то же мгновение Элизабет Брэнуэлл почудилось, что сердце зятя остановилось. «О, Боже! – с невыразимой тревогой подумала она. – Неужели это конец? Силы небесные! Возможно ли выдержать такое?» Исполненный отчаяния, рассеянный взгляд мисс Брэнуэлл невольно упал на массивные старинные часы, отделанные незатейливой узорной резьбою, висящие над изголовьем кровати достопочтенного Патрика Бронте, – неутомимые изящные стрелки показывали около половины девятого.

      …Было около половины девятого утра. Табби, порядком изнуренная выпавшим на ее долю ночным бдением, как раз вернулась на кухню и принялась за приготовление хрустящих чайных лепешек – излюбленного лакомства ее юных хозяек. Здесь же находилась и Шарлотта, одетая в простенькое холщевое платье. Девочка усердно старалась помочь служанке в ее неприхотливом деле, догадываясь, сколь нелегко пришлось ей минувшей ночью.

      Вдруг неожиданно раздался странный размеренный и, в то же время, настойчивый стук в наружную дверь. Табби, не мешкая, отправилась отворять непрошенному гостю.

      На пороге показался угрюмый, мрачный незнакомец, имевший вид почтенного старца. Во внешности пришедшего было нечто такое, что с первого же взгляда неприятно поражало и, более того, наводило неизмеримый страх: быть может, чрезмерная до неестественности суровость, лежащая на всем его облике и сковывающая холодной маской надменной неприступности его неприятные, словно высеченные из грубого неотесанного камня черты.

      Это впечатление идеально дополняло облачение незнакомца, в котором, собственно, не было ничего странного, однако в сочетании с его весьма незаурядной наружностью оно выглядело как-то слишком дико, и эта неописуемая дикость ошеломила бы, вероятно, даже самого убежденного скептика и напугала бы самого невозмутимого стоика. Особенно эффектно смотрелась на старце длинная черная мантия, свободно развевающаяся на порывистом ветру и отливающая зловещим блеском в ослепительном отсвете серебристых молний, то и дело полыхавших за его спиной в проеме отворенной двери.