Собрание сочинений в 18 т. Том 1. Стихи, проза, переводы. Георгий Адамович

Петроград… Петербург… это все одно. Просто это кончился девятнадцатый век… и вот все мы уже не нужны»…

      Издалека он узнал быстро шедшего ему навстречу Лодыгина. За несколько шагов тот, веселый и красный, замахал ему руками.

      – Прощай, прощай, Сергей…

      – Отчего?

      – Еду послезавтра на войну с нашим отрядом. Ты не веришь, как я рад… Не могу больше здесь сидеть.

      Сережа пожал ему руку.

      – Ну, поезжай… Я, может быть, тоже скоро там буду… возьмут.

      – Что ты? Ты ведь не на первом курсе? Тебя не возьмут… не знаешь, что ли?

      – А, так. Наверно?

      – Да, уж поверь мне. Не хочешь, брат? Пороха не нюхал? Эх, махнул бы со мной, вот это – дело. Что здесь киснуть!

      – А разве мне можно?

      – Отчего же нельзя… поезжай в Варшаву, там я тебя устрою. Ты ведь был год в медицинке?

      – Да. Послушай, я поеду.

      Лодыгин широко улыбнулся.

      – Правда? Что это с тобой?

      Сережа снял фуражку, провел рукой по волосам и сел на гранит над Невой.

      – Так. Все равно я поеду, мне надо, только с тобой вместе.

      – Ну, разумеется, со мной… Да ты серьезно или морочишь только.

      – Нет, видишь, я очень хочу… очень хочу. Все-таки ведь это – раз в жизни.

      – Да уж, для тебя второй такой войны не устроят.

      – Ну, да, – ласково улыбнулся Сережа, – я поеду. Я позвоню тебе завтра.

      Вернувшись домой, Сережа зашел в комнату матери и, насколько мог, просто и весело сообщил матери о своем решении. Анна Николаевна сначала не поверила, а потом принялась браниться и плакать о том, что вот все, все у Сережи так, что он конечно – помешанный и никогда ее не слушает и не советуется с ней. Маруся тоже негодовала и настаивала, что ехать на войну бессмысленно, а России можно служить и здесь.

      – Ах, оставьте меня ради Бога! – вдруг закричал Сережа, – я поеду не для России совсем, не для вас, ни для кого… поеду потому, что хочу…

      Он убежал к себе и хлопнул дверью.

      В его комнате все было убрано. По стенам висели лубки и Врубели, слегка пахло табачным дымом. На столе лежало письмо. Он прочел адрес. Узнав почерк, отложил его и сел в кресло, и долго сидел, ничего не думая и сложив руки на коленях. Потом встал, подошел к зеркалу, зажег электрический рожок и стал смотреть на себя.

      «Вот, хотел иначе причесываться… волосы больше на лоб – теперь не надо, все равно. – Он видел свое бледное и худое лицо с мягкими волосами, и ему было жаль себя. – Убьют… и вот никогда здесь больше стоять не буду… Нет, не убьют»…

      Сережа взял письмо и вскрыл его.

      «Милый, приходите завтра на выставку. Будет очень…»

      Он улыбнулся и громко сказал:

      – Вот и не пойду, вот и не пойду…

      И сейчас же подумал:

      «Как приятно и как странно говорить одному громко. Все-таки это очень хорошо – то, что со мной случилось»…

2

      Лодыгин ехал в санитарном поезде и оказалось, что Сереже сопровождать его нельзя. Они условились встретиться в Варшаве. Дорога была долгой, но не скучной, – уже на вокзале