Бедабеда. Маша Трауб

Никандровна говорила «да, мама», конечно, хотя никакого завещания и в помине не было, а дом давно превратился в сарай.

      – Витя где? – спрашивала мать.

      Она просыпалась с этим вопросом и засыпала. Людмила Никандровна обычно отвечала или «ушел» или «скоро придет». Мать тут же успокаивалась и заводила любимую песню про то, что ее сын Витя работает с утра до ночи, то одна работа, то другая, а Милка лентяйка. С детства такая. Или мячик бросает, или, как сейчас, уходит на три часа. Что ж за работа такая, чтобы на три часа уходить? Да еще и находятся дураки, которые платят Милке за то, что она им мозги промывает. Ну ладно, они больные, что с них взять? Но как у Милки рука поднимается брать деньги? За что? За языком почесать?

      Людмила Никандровна давно перестала спорить, возражать, доказывать и объяснять. Когда Мила начала играть в волейбол, мать без конца причитала, что «мячик кидать много ума не надо. За что только новые кроссовки подарили? Вот Вите ходить не в чем, а вам, бездельницам, все на голову валится».

      Болезнь прогрессировала, Людмила Никандровна поняла, что долго не выдержит. Витя стал для матери смыслом жизни – предметом для разговоров, воспоминаний. Но когда мать стала кричать в голос и звать сына, тут уже у Людмилы Никандровны стали сдавать нервы.

      – Витя, Витя! Где ты? Забери меня! Милка меня заперла в комнате! – кричала мать, и у Людмилы Никандровны тряслись руки, когда она доставала таблетки, чтобы мама могла успокоиться и поспать.

      Настя тогда дома не появлялась – съехала к очередном бойфренду. Приезжала только за чистой одеждой и обувью.

      – Да отправь ты ее наконец, – сказала она матери в очередной свой короткий набег домой.

      – Она не понимает, что говорит и делает. Витьке она не нужна. Ей требуются уход и препараты, – возразила Людмила Никандровна.

      Настя пожала плечами:

      – Зачем? Она все равно считает, что ты ее хочешь угробить. Какой смысл?

      – Смысл, Настя, в том, что ты меня в ближайшую канаву выбросишь, если я буду в таком состоянии. Смысл в том, что она моя мама и твоя бабушка. И если я не привила тебе хотя бы толику сострадания, значит… Не знаю… иногда ты меня не просто поражаешь, а шокируешь.

      – Делай как хочешь.

      – Ты бы хоть зашла к бабушке. Может, она тебя узнает.

      – Заходила. Она назвала меня шалавой подзаборной и обложила матом. Даже не знала, что бабушка умеет так ругаться.

      – Так она тебя узнала?

      – Нет, конечно. Я для нее была Лариской. Кто это, кстати?

      – Жена твоего дяди, то есть, можно сказать, тетя. Но спасибо за то, что вообще к бабушке заглянула.

      – Мне нужна была расческа. Я ее оставила у бабушки в комнате.

      Когда мать стала кричать по ночам и пугать Марьяшу, Людмила Никандровна решила, что с нее хватит.

      – Прабабушка опять кричала? – спрашивала утром Марьяша.

      – Да, опять.

      – И я опять проснулась