Золотые сердца. Николай Златовратский

«Вредные элементы-с!»

      – А его-ство тоже «вредный элемент-с»? – силясь улыбнуться, спросил его Петр Петрович.

      – Н-да?! – вскрикнул нелепо Никаша, не зная, засмеяться ли ему на этот вопрос или обидеться.

      – Это значительно любопытный вопрос! – вывел его из затруднения батюшка.

      – Ха-ха-ха! Да, это интересный вопрос!

      – А вот тут еще господин доктор, Башкиров, проживает, – сообщил батюшка, – тоже элемент-с! Умный он человек, надо полагать, но не люблю я его. Не своим делом занимается. Мораль христианскую изволит проповедовать. Хорошее, конечно, это дело, но всякому довлеет свое…

      – А не выпьем ли мы еще, господа? – предложил Морозов.

      Это предложение было очень кстати. Все выпили, но уже беседа не клеилась. Видя, что хозяева «не в своей тарелке», по замечанию батюшки, которое он сделал мне шепотом, войдя с бутербродом в руках в кабинет, гости стали прощаться, тем более что на обед рассчитывать было нельзя, так как Лизавета Николаевна, по общему мнению, была «либералка» и старыми обычаями пренебрегала.

      Остался один седой старик, все так же мирно сидевший в углу за дверью и безучастно внимавший совершавшемуся перед ним. Наконец он вздохнул, собрал тщательно с колен крошки белого хлеба, с которым пил чай, стряхнул полы и поднялся. Вытянувшись во весь рост, он был очень красив: во всей его фигуре чувствовалось какое-то настойчивое самосознание с примесью смирения, как это бывает у монахов; его умные и зоркие глаза светились такой глубиной, что, казалось, они глядели постоянно куда-то вдаль, поверх всего, что было вблизи.

      – Благодарствую, матушка Лизавета Николаевна, – сказал он, – за чай-сахар, вашей милости…

      – Ты-то чего же торопишься, Филипп Иваныч? – спросили Морозовы.

      – Я уж в другой раз приеду пособеседовать с тобой, Петр Петрович… Неколи теперь, недосуг. Я вот барыньку-то, по-старинному, поздравить завернул…

      – Ну, что же, как у вас в земстве, Филипп Иваныч? – спросил Морозов.

      – Ты сам, Петр Петрович, знаешь, что там… А наше дело одно: как бы греха не наделать. В этом всю и мысль полагаешь. Много было грехов-то, так на старости только одно смотришь, чтоб еще на душу не принять. Вот и все наше дело в самом этом земстве.

      Я улыбнулся, что старик, казалось, заметил.

      – Ох, грехи, грехи! Дело, кажись, немудреное, а куды не легко! Ежели бы его-то исполнять по-настоящему, так и то бы в самый раз было! – проговорил он, смотря куда-то вдаль, поверх моей головы. – Прощенья просим! – прибавил он, мотнув головой и протягивая Морозову старую, медно-коричневую руку.

      – А то остался бы пообедать, Филипп Иваныч, – приглашали Морозовы.

      – Нетутка… Неколи! – ответил он, махнул шляпой и вышел.

      – Кто это? – спросил я Петра Петровича по уходе старика.

      – Умный мужик и в то же время не подлец и не романтик. Знает, чего не нужно делать, чтобы не подличать, и что возможно делать при данных условиях, чтобы не тратить даром пороха…

      – То есть то,