Золотые сердца. Николай Златовратский

отправились в гостиную, где Дикий барин с Морозовым пили чай.

      – Ваше-ство! – начал Никаша. – Вам, как и всем здесь присутствующим, небезызвестно, конечно, какие ужасные события совершаются в судьбе единопле…

      Я нарочно подошел к двери, чтобы послушать речь Никаши. как вдруг он оборвал ее на полуслове.

      – Извини, Лизочка, прощай! Я не могу больше… В другой раз! – заторопился Дикий барин. – Навестите меня как-нибудь… Буду рад… А теперь не могу… Где моя шляпа? Палка?

      Но Никаша смутился только на минуту, и, в то время как Дикий барин поспешно уходил, сопровождаемый Морозовыми, он продолжал речь к оставшимся. Конец речи вызвал сильный протест со стороны майора. Майор закипятился: дело, кажется, состояло в том, что Никаша заявил о своем намерении собрать с крестьян пожертвования: с одной стороны, через становых, «с разъяснением сущности дела», и с другой стороны – путем земства.

      Майор восстал против этого, поддерживаемый упорным несогласием на этот проект со стороны седого старика.

      – Так, так, миленький! – поощрял его майор, ликуя и сияя всей своей маленькой персоной. – Верно! Держи выстойку… Мы, мол, и сами сумеем… За нами дело не станет; захотим – головы положим!

      – А что, у вас много в земстве выживших из ума стариков? – спросил сдержанным голосом адвокат «от дворян» Никашу.

      – Юноша! – загремел майор, нахмурив брови, и засеменил ножками (очевидно, он поторопился принять замечание на свой счет).-Не спеши обижать старого майора!.. Не опасайся! Он не тебя удостоит своим уважением… Вникни: в 1835 году…

      Но тут майор заговорил так быстро, что до меня долетали только одни отрывки какой-то странной хронологии в таком роде: «…в 1835 году… состоял и, быв препровожден курьерно… в 1848 году… состоял и быв… откомандирован в Орск… В 1854 году… испросив всемилостивейшего соизволения пролить за отечество… всемилостивейше соизволено… пролил… За дело на Малаховой кургане состоял… и быв… выслужил и получил… В 1861 году, в незабвенный день девятнадцатого февраля… поселился среди крестьян… и ныне, божьею милостью, пребываю…»

      – Ха-ха-ха!.. Полно, старина, полно! – покровительственно посмеиваясь, заговорил Никаша. – Да кто же вас не знает! Ах, хорохора!.. Ха-ха-ха!..

      И Никаша нежно тыкал его пальцем в живот. Батюшка посмеивался, а адвокат несколько струсил и конфузливо отошел к окну… Я взглянул на Морозова: он ходил по комнате, потрепывая бороду, и опять по лицу его носилась мысль: «Эк ведь ломается! И к чему ломается!.. А романтик! Чистый романтик!..»

      – Так, так, миленький!.. – опять поощрял майор седого старика, равнодушно и лениво внимавшего «барскому разговору», как слушает пустые речи больной или уже отрешившийся от мира человек, которому давно все это надоело, – так, так!.. Крепись, дружнее стойте… Хвалю!..

      – Что нас хвалить? Стары уж мы, хвалить-то нас! – лениво и сердито, отворачиваясь к окну, проговорил седой старик. – Дурно ли, хорошо ли – наше при нас и останется. Нас уж бог разберет!..

      – Да,