Бегемот (сборник). Александр Покровский

его от остального некрадущегося человечества, и только эта пропасть позволяет оценить жизнь во всей ее неповторимой сладости…

      В темноту чердака снизу ворвался столб света; в открытом люке показалась голова; голова осторожно повертелась.

      – Поехали, – куда-то вниз зашипела голова и втащила за собой оставшееся тело; за первым телом скользнуло второе и так же как и первое беззвучно растворилось в чердачной черноте.

      Крышка люка с шумом захлопнулась, в наступившей затем тишине кто-то чихнул. Тихонько ругнулся и прошипел:

      – А нас не поймают?

      – Все бетонно, здесь еще никто не ходил.

      – А вдруг нас поймают?

      – Не хочешь, не иди – «поймают – не поймают».

      – А все-таки интересно, что будет, если поймают?

      – Очень.

      – Что «<очень».

      – Очень интересно.

      Голоса двинулись к чердачному окну; в середине чердака что-то стояло, это «что-то» сплошь состояло из блоков и цепей.

      – Что это?

      – А черт его знает.

      – Давай посмотрим?

      Стопор лебедки, как выяснилось много позже, расстопорился почти что сам собой. Тяжелая цепь пришла в движенье и в страшном грохоте рухнула куда-то вниз. Через мгновение кончилась цепь и кончился грохот. Медленно оседала тяжелая вековая пыль.

      – Чего это она, а?

      – Может, поднимем назад, как было?

      – Офонарел? Она, может, тонну весит. Пусть кому надо, тот и поднимает, мотаем отсюда.

      Прямо над ученым столом, далеко вверху, как крона баобаба, висела многопудовая хрустальная люстра старинной ручной работы.

      Шло заседание ученого совета. Председательствовал в этом букете ученых старенький капитан первого ранга, всеми уважаемый профессор, удивительно похожий на белую реликтовую мышь.

      Слово для доклада получил химик. Матовые лысины пришли в движение; букет ученых зашевелился, стараясь поточней принять форму кресел, успокоился наконец и вскоре отработанно завял, впав в тотальную дремоту.

      Химик, слишком восторженный для своей профессии, пристегнул к безобиднейшей теме такую область человеческой мысли, где однажды потерявшись, можно брести годами. Он влез в физическую химию, все еще полную белых пятен, и заговорил с нарастающим жаром об энтальпиях, энтропиях и снова об энтальпиях.

      Ученые, с каждой новой минутой все более походившие на сытых рептилий, мягко дурели. То один из них, то другой приходил в себя и с удовольствием наблюдал, как все-таки любит химик свое дело, которое на флоте давно перестало считаться специальностью.

      Люстра качнулась и, предупредительно звякнув, с нарастающим свистом, увлекая за собой окружающий воздух, бросилась вниз, разматывая тяжелую цепь.

      В мозгу человека, как учит нас медицина, есть область, которая никогда не спит и сторожит человеческую жизнь.

      Ученые очнулись в сотую долю секунды и еще сотую долю барахтались, освобождаясь от цепких объятий своих кресел.

      Химик, промочив штаны себе и двум соседям, махнул через мышковидного председателя и