Испанский вариант (сборник). Юлиан Семенов

возможность отдохнуть: цвета Испании таковы, что сами по себе просятся на холст. Штирлиц писал маслом и гуашью. Когда он стоял у мольберта, наступало расслабление, и он ощущал цвет, форму и солнце, все время солнце: такова уж Испания – здесь во всем чувствуется особое, желтое, синее, дымно-серое, раскаленно-красное, голубоватое, белое солнце…

      «Вася придет через полторы минуты, – устало подумал Штирлиц, закрыв глаза. – Не Вася. Вольф. Какой, к черту, Вася?! Нельзя позволять себе даже в мыслях называть его Васей… Ну и что мы сделаем – даже вдвоем – за то время, которое нам отпущено? Нельзя, чтобы Дориана увезли в Берлин. Черт, отчего так болит желудок? Эти бесы в кабаках здесь легко продаются, могут сыпануть какой-нибудь гадости проклятому немецкому дипломату, который никак не соглашается подвербоваться ни к грекам, ни к мексиканцам… Самые могучие разведки мира! Зуд в простате, а не разведки, а ведь как суетятся… Кто, интересно, через них работает? Мои шефы из СД или Лондон? Или Париж? Или?… Гробанут ведь за милую душу от чрезмерного энтузиазма…»

      Штирлиц открыл один глаз и посмотрел на часы. Прошло полторы минуты. В дверь постучали. Штирлиц поднялся и негромко сказал:

      – Вводите. Не заперто.

      Он сказал это по-итальянски: о том, что вокруг него вертелись «римляне», он написал в свое время официальный рапорт Лерсту и получил его санкцию продолжать встречи. На всякий случай, пока они с Вольфом не ушли в комнату и не включили музыку, здесь, возле лестничной площадки, стоило соблюдать осторожность.

      Вольф был в больших очках и в берете, гладко обтягивавшем его шевелюру, голова поэтому казалась лысой. Он специально подбривал виски очень высоко, чтобы сохранялась эта иллюзия, когда приходил из отряда, где была рация, в Бургос.

      Они обменялись молчаливым рукопожатием и пошли в комнату, окна в которой были забраны толстыми деревянными ставнями – даже днем здесь поэтому бывало прохладно.

      Вольф выслушал Штирлица молча, тяжело нахмурившись.

      – Это страшно, – сказал он. – Я уж не говорю о том, что в Берлине бедняге Дориану будет крышка…

      – Эмоциональную оценку я бы дал более конкретную, – хмыкнул Штирлиц. – Нас с тобой ожидает аналогичная крышка. Какие предложения?

      – Никаких.

      – Смешно выходить на связь с центром только для того, чтобы сообщить им эту новость. Надо входить с предложениями.

      – Выкрасть Дориана можно?

      Штирлиц отрицательно покачал головой.

      – Даже если мы пойдем на риск устроить нападение на твою контору?

      – Когда Хаген почувствует, что вы одолеваете, он пристрелит Дориана. Кофе хочешь?

      – Нет. Воды хочу.

      – По-моему, у Клаудии нет холодной воды. У нее всегда есть холодный тинто[1].

      – Угости холодным тинто.

      – Сейчас схожу на кухню.

      Штирлиц убавил громкость в старинном граммофоне, но Вольф остановил его:

      – Пусть играет, я люблю

1

Тинто – сорт красного вина (исп.).