Хлеб с ветчиной. Чарльз Буковски

Мы остановились и приласкали ее, почесали спину.

      – Жаль, что собаки не могут попасть в рай, – сказал Фрэнк.

      – Почему это?

      – Для этого нужно быть крещеным.

      – Давай окрестим ее.

      – Думаешь?

      – Она заслужила свой шанс попасть в рай.

      Я взял собаку на руки, и мы вошли в церковь. Подтащили псину к чаше со святой водой. Я держал ее за шею, пока Фрэнк брызгал водой ей на лоб приговаривая:

      – При сем крещу тебя.

      Потом мы вытащили собаку обратно на улицу и отпустили.

      – Смотри-ка, она даже выглядит как-то по-другому, – сказал я.

      Собака потеряла к нам всякий интерес и потрусила дальше по тротуару, а мы вернулись в церковь. Снова подойдя к чаше, мы помакали пальцы в святую воду и перекрестились. Дальше мы оба встали на колени на низкую скамеечку рядом с исповедальней, вход в которую был закрыт занавеской. Вскоре из-за занавески вышла толстая тетка. Когда она проходила мимо, я учуял крепкую вонь ее тела. Это была смесь запаха церкви и еще чего-то наподобие мочи. Каждое воскресенье люди приходили на мессу и нюхали эту смесь, но никто ничего не говорил. Я собирался поговорить об этом со священником, но не смог. Возможно, подумал я, этот запах источают свечи.

      – Я пошел, – сообщил Фрэнк, поднялся и скрылся за занавеской.

      Он пробыл там довольно долго, а когда снова появился, на его лице сияла улыбка.

      – Здорово! Это было здорово! Сейчас твоя очередь!

      Я встал, отвел занавеску и вошел. Было темно. Я снова опустился на колени. Все, что я смог разглядеть, – это ширму прямо передо мной. Фрэнк говорил, что за ней прячется Бог. Я стоял на коленях и пытался думать о чем-нибудь плохом, что я натворил, но на ум ничего не шло. Сколько я ни пытался, ничего не получалось. Я словно отупел. Я не знал, что мне делать.

      – Ну, начинай, – сказал чей-то голос. – Говори что-нибудь!

      Голос был сердитый. Я не ожидал услышать здесь что-либо подобное. Я думал, у Бога достаточно времени. Я испугался и решил врать.

      – Хорошо, – начал я. – Я… ударил своего отца. Я… проклял мать… Я украл деньги из ее сумочки и потратил их на шоколадные батончики. Я выпустил воздух из мяча Чака. Я заглядывал под платье одной девочке. Я ударил мать и съел свою козявку. Наверно, это все… Ах да, сегодня я окрестил собаку.

      – Ты окрестил собаку?!

      Я понял – это конец. Смертный грех. Дальше продолжать не имело смысла. Я встал, чтобы удалиться. Не помню, посоветовал мне голос прочитать какую-нибудь молитву или он так ничего и не сказал на прощанье. Я отодвинул занавеску – на скамейке меня поджидал Фрэнк. Мы вышли из церкви и снова оказались на улице.

      – Я чувствую очищение, – сказал Фрэнк. – А ты?

      – Нет.

      Больше я не исповедовался. Эта процедура была похлеще даже утренней мессы.

      18

      Фрэнк обожал аэропланы. Он давал мне почитать много разной макулатуры о Первой мировой войне. Лучшими летчиками считались «Летающие тузы». Их воздушные схватки – «собачьи бои» – были грандиозны, в небе кружились огромные клубки из «спадов»