Заусенец. Алексей Николаевич Вронский

что все его попытки тщетны.

      Сегодня Сира сказала жуткие вещи. Он отхлебнул ещё вина для уверенности.

      – Мы должны по крайней мере обсудить, на что мы готовы и каковы границы нашей терпимости. Что мы можем себе позволить, а на что не можем пойти ни при каких обстоятельствах. В любом случае лично я абсолютно не готов взять ребёнка… умственно отсталого ребёнка. Я не могу себе даже представить этого. Но Сира говорит, что риск велик и что это – лотерея. Очень жестокая лотерея, в которой нет выигрыша. Что ты думаешь по этому поводу?

      «Разговор не клеился», – подумал Хоакин. Вообще, как только он поднимал тему усыновления, Магда замыкалась в себе, ещё больше испытывая чувство вины, и её не так просто было вытянуть на откровенный разговор, ведь причина бесплодия в их паре была именно в ней, Хоакин был абсолютно здоров. Рассказывая о походе к врачу и о пикантных особенностях сдачи анализа своим друзьям, Хоакин всё чаще получал недвусмысленные намёки от них, мол, не стоит ли ему поменять женщину. Но он привык к Магде и думать об этом даже не хотел.

      – Что я думаю по этому поводу?

      Она посмотрела на него такими уставшими глазами, что он испугался. Всмотрелся в её лицо – почему-то только сейчас заметил, как много у неё уже морщин. Тридцать два года. Что же будет дальше? Ему почему-то стало жалко её.

      – Да, я всего лишь хотел бы убедиться, что мы думаем одинаково. По крайней мере по этому вопросу. Или ты не согласна со мной?

      Подошёл официант. Видя белую рубашку Хоакина и то, как он осторожно ест, стараясь не запачкать её, предложил и тут же повязал ему нагрудный фартучек.

      – Я думаю так же, как и ты. Но я не могу больше ждать. Я хочу ребёнка. Если мне предложат ребёнка, я не смогу отказаться и ждать в очереди ещё три года. А что, если снова уже не получится никогда…

      – Но ты же не хочешь сказать, что мы ходим на эти безумные курсы, собираем такое количество бумаг, тратим столько денег, едем на край света, чтобы усыновить больного ребёнка? Зачем такие страдания?

      – Хоакин, мы живём сами для себя! Мы едим, пьём, занимаемся любовью, ездим на курорты, живём сами для себя. Так больше продолжаться не может. Это бессмысленно. Мы ни о ком не заботимся, дома нас никто не ждёт. Я не могу выйти из дома, понимаешь? Мне кажется, у всех есть дети, у всех, кроме меня. Это невыносимо. Я не могу смотреть в глаза твоим родителям.

      Он впервые почувствовал, что это тупик. Никогда до этого разговора она не говорила, что мучается, что у неё столько страхов и что ей элементарно неудобно находиться с людьми, у которых есть дети. Проехала мать с коляской – живой укор и колотая рана в сердце Магды, прошла беременная – и настроение испорчено на неделю, с детской площадки доносится детский смех – новая травма и новое раздражение. Раньше нервные срывы наступали раз в месяц в определённые дни, и он мог их предсказывать, анализируя женский календарь. Теперь раздражение уже не поддавалось контролю: это была нескончаемая депрессия, постоянные провокации и скандалы. Само общение было затруднительным, каждый раз он ждал какого-то подвоха, а диалог напоминал хождение по минному полю. В конце