Последнее заклинание. Дженнифер Доннелли

этого варева, меня вырвет, – пожаловалась Хлюпка.

      Вэльдиг был гоблинским богом войны. Серафина внутренне поморщилась, сожалея, что не может обеспечить своих солдат нормальным провиантом.

      Хлюпка покачала головой.

      – Я пришла сюда потому, что так приказал Гульдемар. А вы трое, – гоблинка поочередно кивнула на Сальваторе, Энзо Лензи и Серафину, – добровольцы. – Она засмеялась. – Скере табер, – добавила она по-гоблински. «Сумасшедшие дураки».

      – Да, я доброволец, – сказал Сальваторе сухо. – Совсем недавно мне казалось, что есть вещи, за которые стоит умереть: мое королевство, мой город, мой правитель. Однако теперь я уже в этом не уверен.

      Слушая разговор Хлюпки и Сальваторе, Серафина всё больше падала духом. Она не способна отправить на смерть преданных ей солдат, которые верят, что их дело правое. Отправить на смерть солдат, сомневающихся в ее правоте, – это еще хуже.

      – Мы сидим тут день за днем, едим одних угрей, а тем временем всадники смерти подбираются всё ближе и ближе, – сказала Хлюпка. – Нам самим надо устраивать на них засады, перебить всех до единого и насадить их головы на пики перед воротами лагеря.

      – Точно, – кивнул Сальваторе, сплевывая в костер изжеванные водоросли. – Да только Серафина никогда на такое не пойдет. Слишком она слабая и неопытная. Она просто пешка в игре своего дяди.

      Серафине показалось, будто ей дали оплеуху. Подсознательно ей захотелось оправдаться.

      – Серафина не так уж плоха, – сказала она, стараясь, чтобы голос не звучал виновато. – Я слышала, она очень любит своих подданных.

      Сальваторе фыркнул и приподнял кустистые брови.

      – Любит? Да кому нужна ее любовь? Я голоден, замерз, мне нужны еда и стрелы, а не любовь, – сказал он презрительно. – Любовь для меня ничего не значит.

      Энзо, до сих пор не проронивший ни слова, поднял взгляд от своего деревянного тюленя и тихо сказал:

      – А для меня значит. Именно поэтому я здесь.

      Сальваторе махнул на него рукой и снова сплюнул в костер.

      Энзо снова повернулся к Серафине.

      – Я тоже из Лазурии, я жил рядом с фаброй.

      Серафина кивнула. Она хорошо знала этот район, там жили городские ремесленники.

      – Я из семьи плотников, – продолжал Энзо с гордой и одновременно грустной улыбкой. – Мы добывали деревянные балки с затонувших кораблей и искали на побережье куски дерева. Из найденной древесины мы вырезали красивые вещи: статуэтки, столы, рамы. – Улыбка Энзо померкла. – Больше мы ничего такого не делаем. Теперь мы вырезаем стволы арбалетов и рукоятки кинжалов. Мои дед и отец не хотят заниматься такой работой, но у них нет выбора: таков приказ Валерио. А вот дядя отказался… – Энзо помолчал, борясь с собой, потом продолжал: – И его забрали.

      – Мне жаль, Энзо, – сочувственно сказала Серафина. – Полагаю, ты здесь потому, что тоже не захотел работать на Валерио.

      – Не захотел, – с вызовом произнес Энзо. – Как-то ночью я улучил момент и, когда стражник отвернулся, выскользнул