Красавица и Чудовище. Другая история Белль. Лиз Брасвелл

сторону ее ладони. На миг кожу Белль легонько обожгло, как будто из камина вылетел уголек и упал ей на руку.

      Подсвечник обернулся и торжествующе поглядел на часы. Когсворт определенно счел это непростительной наглостью и попытался отпихнуть Люмьера.

      Канделябр не растерялся и прижег деревянную руку Когсворта горящей ладонью-свечой.

      – АЙ! – не сдержавшись, завопил мажордом.

      Белль не знала, смеяться или жалеть бедолаг. Интересно, они вообще-то взрослые или дети? Или к ним эти понятия не применимы?

      Часы вновь вернули себе несколько подпаленное достоинство, поправили минутную и часовую стрелки – таким жестом человек мог бы пригладить усы.

      – Если мы можем каким-то образом сделать ваше пребывание у нас более комфортным… дополнительные подушки, возможно, пара тапочек…

      – Вообще-то я немного проголодалась, – сказала Белль.

      – Слышали, мои хорошие? – воскликнул чайник. – Она голодна! Разжигаем огонь, собираем серебро, будим фарфор!

      Белль с тревогой заозиралась: отовсюду послышались шорохи, постукивания и позвякивания.

      Мирно дремлющий до сего момента фарфоровый сервиз действительно просыпался; блюда очень осторожно снимались с мест; чашки подпрыгивали, выбираясь из застекленного буфета. Стоявшая у дальней стены печь, до сего момента тихо-мирно источавшая тепло, теперь принялась зевать во всю духовку, разминать черные железные руки и выпускать пар из трубы. Белль испуганно обхватила себя руками за плечи. Память услужливо подсовывала истории с очень, очень жутким концом, в которых фигурировали ведьмы и горящие печи. Баба Яга, Гензель и Гретель…

      – Помните, что сказал хозяин, – строго напомнил Когсворт.

      – О, что за вздор, – возразила миссис Поттс. – Я не позволю бедной девочке голодать.

      – Ну, что же, раз это крайняя нужда… Стакан воды, черствый хлеб, я полагаю…

      – Когсворт, ты меня удивляешь, – возмущенно воскликнул Люмьер. – Она же не пленница, она наша гостья. И мы должны оказать ей самый теплый прием.

      – По правде говоря, я была твердо уверена, что являюсь пленницей, – сухо заметила Белль. Однако ее уже никто не слушал. Горшки запрыгивали на конфорки печки, приоткрывали крышки, дабы выпустить пар. Сама же печь словно сделала глубокий вдох и как будто раздулась; огонь вдруг вспыхнул ярче и загорелся веселее. Печка что-то недовольно забормотала, дескать, сначала велят закатить пир, потом отказываются есть и еда остывает…

      Столовые приборы, точно маленькие солдатики, маршировали в соседний зал, прямо к длинному столу. Охваченная ажиотажем фарфоровая посуда толкалась боками, каждая тарелка пыталась встать перед Белль и остаться единственной. Горшочки с горчицей, чатни и прочими приправами один за другим спрыгивали с полок на стенах, приземляясь точно на серебряные подносы.

      Вокруг перемещалось множество предметов, которым вообще-то двигаться не положено. От всего этого мельтешения у Белль кружилась голова… и все это немного пугало.

      – На самом деле это не обязательно… – проговорила