Грандиозная заря. Анн-Лор Бонду

день, припарковав фургон на склоне, мать подсунула под передние колёса тормозные колодки и принялась выгружать из машины наши вещи. Я пыталась ей помешать.

      – Консолата, прекрати!

      Но я не слушалась.

      – Перестань! – крикнула мать, уронив сумку в мокрую траву.

      – Но ты обещала, что мы поедем к…

      Она приложила палец к моим губам.

      – Поедем чуть позже, Консо. Но, если я ещё хоть раз об этом услышу, не поедем уже никогда, понятно?

      Вне себя от злости, я развернулась и побежала прочь.

      Мать даже не попыталась меня остановить. Вокруг была такая глушь – куда здесь было деваться малышке четырёх лет (почти пяти)?

      Метров через сто я остановилась и посмотрела на свои ноги. Как сейчас помню: стёртые на мысках белые сандалии с вышитым цветком сбоку. Мне ничего не оставалось, только повиноваться матери.

      Я вернулась к дому. Заправщик сидел на подоконнике, голый по пояс, свесив одну ногу вниз. Он умиротворённо курил, а за его спиной громоздились рыжие кровли Сен-Совера, похожие на кубики, которые кто-то рассыпал у подножия церкви. Утреннее небо над головой было совершенно прозрачным.

      Проснувшись в тот день довольно рано, я слышала через перегородку, как они разговаривают – моя мать и он.

      – В издательстве каталогов есть рабочие места, – говорил заправщик. – Я там кое-кого знаю. Могу про тебя спросить.

      Мать в ответ хихикнула, и вскоре из-под одеяла донеслось их приглушённое дыхание. Роз-Эме, как обычно, думала только о себе, забывала свои обещания, не считалась со мной, не говоря уж о малышах.

      У меня даже в глазах потемнело от бешенства.

      – Не хочу тут оставаться! Не хочу тут оставаться! – вопила я и изо всех сил топтала насыпь над дорогой.

      Каблуки сандалий крушили комья глины, из-под ног врассыпную мчались муравьи и выползали из укрытий дождевые черви.

      – Не хочу! Не хочу! Не хочу!

      Конечно, никакого проку от этого не было, но я топтала землю и кричала ещё довольно долго.

      А потом колокола церкви Сен-Совер пробили полдень, я вернулась к дому и прямо в сандалиях, облепленных землёй, направилась на кухню.

      – Есть хочешь? – спросил заправщик.

      Я в те времена всегда хотела есть.

      Его бёдра были обвязаны таитянским парео, он что-то помешивал в кастрюле; пахло очень вкусно.

      – Картошка со шкварками, моя фирменная. Жареный лук и омлет с зеленью.

      Он победил: я выдвинула стул и уселась. Ноги не доставали до пола. Я слышала, как наверху, в спальне, плачут мои братья, а мама поёт в душе.

      – Меня зовут Жан-Ба, – сказал заправщик.

      Он растёр между ладоней несколько веточек тимьяна, и над кастрюлей пролился ароматный дождь.

      – Я предложил Роз-Эме записать тебя в школу. Учителя зовут месье Сильвестр. Ты уже ходила в школу?

      Я покачала головой. В сквоте никому и в голову не приходило об этом позаботиться. Там дети были предоставлены сами себе и бегали повсюду без штанов и без забот. Они смотрели, как взрослые играют на гитаре, курят, ложатся