Эллиниум: Пробуждение. Анджей Беловранин

сносно спасал от возвратного движения вражеского копья: если противник ударит под или над щитом, а потом, отводя копьё для нового удара, заденет воина острой кромкой или зазубринами. Широкая «юбка» из свисающих вниз кожаных полос, которые за свою форму назывались «перья» или «птеруги», защищала бёдра почти до самого колена.

      Царский сын мог бы позволить себе и бронзовый панцирь, но пока что он был бы для Пескаря слишком тяжёлым. Однажды отец позволил ему примерить собственный бронзовый доспех, и с непривычки Пескарь едва мог держаться на ногах. Конечно, тренировки позволили бы ему приноровиться к тяжелому панцирю и научиться в нем ходить – но воин в бою должен не ходить, а бегать, резко поворачиваться, бить; а если фаланга разрознена – то плясать, крутиться и вертеться – а не сражаться с собственным обмундированием. Льняной же доспех был почти таким же удобным и легким, как самая простая туника. Внимательный осмотр подтвердил: панцирь был в идеальном состоянии.

      Наконец, последней инспеции подверглась маленькая гордость Пескаря – простая кожаная петля в локоть длиной. В праще юноша был уверен как ни в чём другом, потому что тренировался с ней каждый день и вообще никогда не выходил без неё из дома. Оставалось убедиться, что в кожаном мешочке лежат, как и положено, пяток тяжёлых свинцовых ядер – сплюснутые с боков и вытянутые, в форме персиковой косточки, они были куда более опасны, чем обычные камни. Пескарь легко мог попасть таким в неподвижную птицу с тридцати шагов, а в шакала – с сорока, а то и с пятидесяти (в человека стрелять ему пока не доводилось). Если цель была дальше, приходилось полагаться уже не только на умение, но и на удачу.

      – Уходишь на войну? – Пескарь чуть не вздрогнул от неожиданности, когда мягкий, нежный голос оторвал его от размышлений об оружии и тактике боя.

      – Сана, привет! – улыбнулся Пескарь, и девушка кокетливо улыбнулась в ответ. Она была стройная, как серна (что, впрочем, можно было сказать почти обо всех девушках Города-в-Долине), с длинными черными волосами мягче любой заморской ткани, и с жгучими черными глазами, выражение которых так легко менялось с любящего на грозное.

      Сана была младшей дочерью старейшины Рубача, и родители вполне благосклонно относились к тому, что между молодыми людьми возникла любовная связь.

      – Ты что, даже не пришел бы попрощаться? Уткнулся в свои оружия и обо всем на свете забыл!

      – Нет, конечно! – возмутился Пескарь. – Конечно, пришел бы!

      – «Конечно, конечно», заладил, – прищурилась Сана и вдруг запустила в юношу зажатым в кулаке земляным орехом. Орех стукнул будущего воина в плечо.

      – Ах, ты так?! – притворно возмутился Пескарь, рванулся и хотел было подхватить девушку на руки, но та уже скрылась в глубине двора царского дома. Пескарь побежал следом.

      Они пронеслись по городу, как вихрь, мимо женщин, полоскавших белье в ручье, мимо воинов, пивших вино под навесом, мимо мальчишек вёсен семи-восьми, которые кидались друг в друга камнями на гусином выпасе.