Вольно, генерал: Стокгольмский синдром. Шарлеманн Готье

вместе с ним. – Твою-то мать…

      Молох засмеялся бы, но вместо этого он поднялся и сел рядом. Развернул лицо Люциана к себе за подбородок. Генерал смотрел на него с ярко выраженным недоумением. Вглядывался в янтарные змеиные глаза и искал разгадку такому странному поведению, причину хитрой ухмылки.

      Неожиданно Люциан почувствовал сухое и горячее прикосновение губ к своим. Получился тихий и скромный поцелуй, от которого немного закружилась голова. Сердце пустилось в пляс, хотя не должно было. В нос ударил терпкий, особенный запах тела, оседающий где-то в груди. Получилось замечательно, Моргенштерн вздрогнул от волнения.

      Минутой позже спину генерала обожгло адским пламенем нестерпимой боли, ведь с неё резким движением сорвали присохшее покрывало. Люциан громко вскрикнул, глаза его застелила влажная пелена. От злости он укусил Молоха, чтобы отблагодарить за такую деликатную помощь. Главком не огорчился: ему понравился привкус железа на губах – он напомнил ему о славных и яростных битвах.

      – Вкусно.

      Люциан нахмурился и молча показал ему средний палец прямо в лицо.

      Оказия 2: В подсобке

      Люциан Моргенштерн мирно шёл по коридору штаба, чтобы отнести в архив залежавшиеся на его столе увесистые старые папки. В каждой хранилось досье солдата, и везде было необходимо расписаться. Особенно трудно Люциану давались лестницы, поскольку за горой папок не было видно, куда идти.

      Пару раз Моргенштерн навернулся и ударился головой. Проходившие мимо солдаты поначалу принимались смеяться, но потом, увидев его грозный взгляд, говорящий о готовности убивать, они помогали старшему по званию подняться и собрать документы.

      Архивы находились в подвале, и идти до них было далеко. Пройти предстояло немало коридоров. Личного секретаря для того, чтобы таскать папки, у Люциана не было, поэтому ему самому приходилось этим заниматься. Впрочем, если постараться и добиться звания повыше, возможно, ему позволят нанять кого-нибудь.

      С каких пор Люциан стал заботиться о том, чтобы выполнять свои обязанности? Пожалуй, с тех пор, как Молох начал уделять ему внимание. Спина уже не болела после кнута, поэтому ношение одежды перестало быть пыткой.

      «Как хорошо, – думал Люциан, – что я демон, а то эти раны заживали бы раз в десять медленнее».

      Моргенштерн понимал: ещё одна осечка, и его опять вызовут на ковёр. Кто знает, может, в этот раз дело не ограничится одним только кнутом? Может, Молох приобрёл себе за это время что-нибудь посерьёзнее?

      К слову, о Молохе. Люциан краем глаза заметил знакомую фигуру.

      «Что?! Какого чёрта ему тут надо?! Этот коридор далеко от его кабинета!»

      Моргенштерн развернулся и ускорил шаг. Судя по удивлённому и довольному возгласу позади, его заметили. Чертыхаясь и надеясь оторваться, Люциан шёл быстро и вслепую. Неожиданно он почувствовал, как его взяли за шиворот.

      – Поймал, – констатировал Молох и крепко ударил повернувшегося в его сторону Люциана в лицо.

      Челюсть