Фисташки. Сборник рассказов. Дмитрий Федорович Савицкий

в полночь. Ну, поднялся по трапу и главное: никого нет! Стал я шариться по кубрикам. В один заглянул – пили. В другом было темно. Я пощупал: спали пьяные – судя по запаху. Но потом повезло: наткнулся на знакомую морду; меня с ним познакомили на берегу – старпом. Он показал мне кубрик, где бросить вещи, и ушел, приказав через пять минут наведаться на капитанский мостик.

      Но тут все задрожало, загудело, раздались какие-то команды, сопровождаемые страшным матом, и я понял, что мы, типа, отчалили. Тут мне сделалось страшно! Да, я испугался так, что даже затошнило. Я выбежал из кубрика и пока никто не видит, решил выпрыгнуть на берег. Но, когда я добрался до борта и глянул – то пристани уже не было видно; да и воды не было видно: темень, черная пустота и тут, сука, я понял, что «попал». Я готов был выпрыгнуть и в воду, но это была не та вода, что я видел, отдыхая на Черном море: теплая и голубенькая. Тут, сука, – чернь и холод. Блядский север, – заключил Лысков.

      Но пару слов о Лыскове: среднего роста, строен и красив греческой четко очерченной красотой линий во всем, но только на русый, славянский манер.

      Лысков всегда был равнодушен, всегда спокоен. Вывести его из себя казалось делом не возможным. Я, Савицкий – основной поставщик баб в нашу компанию обычно представлял Лыскова дамам, как дрессировщика обезьян и человека без нервов.

      Помнится, на какой-то новый год, я, таким образом, представил Лыскова большой компании еврейских девушек из музучилища, которых я, находясь с ними в тесной дружбе, притащил на праздник.

      Одна особенно заинтересовалась этой харектеристикой и, находясь за столом рядом с Лысковым, все пытала:

      – А, как это – без нервов?! Что вы под этим, молодой человек, подразумеваете?! Ведь есть же какие-то правила, – говорила она, пригубляя коньяк, – вот нельзя же, к примеру, раздеться на людях догола без нервов и стеснения!?

      – Можно, – ответил лаконичный Лысков.

      – Ну, как это, ха-ха-ха, – резвилась девушка еврейской национальности, которую обучали в музыкальном училище бить руками с растопыринными пальцами по клавишам фортепиано.

      – Вот, например, здесь, – продолжала она, обводя взглядом большую, разношерстную, прекрасно одетую и едва знакомую друг с другом толпу, – это не реально!

      И действительно: вечер только начинался, пьяных еще не было, в углу сидели чьи-то родители.

      – Реально! – сказал Лысков и начал раздеваться.

      Гости уже давно прислушивались к их диалогу, а теперь стали и наблюдать, как Лысков через голову снял свой джемпер и, поправив аккуратно прическу, стал расстегивать рубашку.

      Все заулыбались думая, что это – шутка и одежды у северного мальчика еще много. Тем не мене Лысков быстро снял рубаху и находящуюся под ней футболку, а затем и джинсы, чего никак не предпологали гости, находясь за новогодним столом, и вдруг обнаружив за ним чьи-то волосатые рыжим славянским пушком ноги. Но я видел, я видел, что, как там, у Станиславского: ни кто не верил в серьезность происходящего! Ну, мальчик разделся – герой! Ну, вот и трусы – здорово!

      И, увидев белые в синий горошек трусики, напряжение спало