1994. Русский роман ужасов. Алекс Лоренц

в кассу, затем еще раз в отдел, чтобы показать чек и получить товар.

      Артем и Денис встали в длинную шумную очередь из домохозяек и пенсионеров. Там вовсю перемывали косточки соседям, поносили алкоголика Ельцина и обсуждали многосерийные мыльные оперы. Ребята хотели взять фруктовый лед. Это было самое дешевое мороженое – единственное, на которое могло хватить трехсот рублей. Дениска держал деньги в руке развернутыми, хотя впереди было еще человек шесть.

      – Везде секс, на всех каналах…

      – Смотрела вчера Ельцина по телевизору. Ну сволочь!..

      – Нинка-то со второго подъезда повесилась…

      – Ельцин…

      – Самогонка…

      – Зарплату не платят…

      – Ельцин…

      – Горбачев опять в президенты лезет, плешивый иуда…

      – Когда ж все это кончится…

      – Что там в сегодняшней серии было?..

      – Ельцин…

      – Красные скоро опять придут…

      – Ельцин…

      – Кэпвелл в коме…

      – Ельцин…

      – Ельцин…

      – Она его не любит…

      – Ой, как жизненно!..

      – Ельцин…

      И вдруг откуда ни возьмись посреди этого курятника раздается:

      – Оп-па!

      От этого фирменного восклицания у Дениса нутро перевернулось.

      Их снова настигла гроза 311 квартала – малолетний уголовник Махоркин и его ублюдки. Любители отнимать мелочь у малышей, издеваться над старухами и пьяными, бить стекла и кидаться камнями в своих бывших училок.

      Все были в сборе: вечно скрипящий зубами от злости Кошаров, извивающийся слюнявый глист Кожемяко и умственно отсталый Пушкин с живописными кудряшками. От всех веяло застарелым перегаром.

      Деньги испарились из рук Дениса. Кожемяко выхватил их привычным, отработанным движением тонких пальцев с обгрызенными ногтями.

      – Слышь, сюда дай, гондон! – прикрикнул Махоркин на Кожемяко. Тот лошадино гикал. Выпирающие зубы блестели от обильного слюноотделения.

      Махоркин вырвал у дружка честно отобранную мелочь и спрятал в карман нестираных спортивных штанов.

      Ближайшие тетки замолкли, наблюдая развернувшуюся драму.

      – Сережа, верни деньги детям! – властно приказала пожилая женщина в толстых очках, похожих на оптические прицелы. Учительница истории из школы. Она вела уроки в старших классах, но иногда заменяла болеющих учителей у среднего звена. Денису становилось не по себе, когда она направляла на него свою оптику.

      – Пшла нах, старая, – последовал лаконичный ответ.

      – А ну, верни деньги, мерзавец! – не сдавалась историчка. Она потрясала пустой тряпичной сумкой, словно дубиной. – Сейчас-то ты от меня убежишь, но я тебя потом в школе поймаю. Наглец! Загремишь в детскую колонию.

      В кассовых очередях послышался ропот поддержки. Другие тетки слабыми голосами требовали вернуть ограбленным школьникам деньги. Никто не хотел сильно выделяться на общем фоне, потому что мало ли в какое время суток повезет нарваться