Проводник. Возвращение зари. Его единственная книга чернилами света написанная. Сергий Горн

воспеть её томный взгляд и губ нежных неспешность в те былые минуты, когда, ею вдохновившись, писал стихи под сердечной сенью прекрасных лип внутри себя. Но взмах её прощальных белых лебяжьих крыльев у него на глазах навеял слёзы. И теперь лишь остаётся посылать тайные взгляды, потому что не вернуть утраченные мгновения любви, а минуты те уж уплыли по водам забвения к царству мёртвых, где в холоде страшном лишь слышен протяжно цокот копыт. Одинокий лебедь – вечный лебедь.

      – Где твоя лебёдушка? Где твоя родная?

      Ты ушла и уже далека.

      Пусть поют над тобой облака!

      Но после всего-всего часто в комнату заходит солнце к нему в комнату. Они подолгу смотрят туда, где плывёт пароход, хотя рядом не протекают реки; где летит по величественно-голубому небу самолёт, хотя в этот момент они не летают; где вдоль той реки мчится на всех парах, но перед городом сбавляя ход, быстроходный поезд. И Пустынный мечтает, как бы уплыть, или уехать, или улететь за дальний горизонт, где повсюду Юг и радость, а не одиночество, что вечно марает сердце равнодушием подлым. А солнце, услышав его потаённые желания, успокаивает, говоря, чтобы тот подумал, что всё это происходит не с ним, а с кем-то другим. Но от одиночества не убраться и некуда скрыться. Он – словно цветочек, живущий на каменистом берегу недружелюбного моря. Там солнышко всегда ласкает лепестки теплом, а дождик моет и поит его пресной водой, чтоб продлились дни как можно дольше. И со временем он привыкает к одинокому образу каменной жизни. И небо, видя то, как он смирился с одиночеством и как при этом в дикой местности остаётся всегда красив, радуется. Но не море. Оно ревнует, злится и, однажды с ветром сговорившись, вырывает с корнем красоту земную. Небо плачет. И море, поигравшись вдоволь, бросает на берегу песчаном, чтоб умер цветок до конца.

      Но солнце под закат разогрело остывший воздух ветром, и небо вывело на прогулку маму с девочкой. И девочка радовалась бесконечно игривому свету, какой посылало солнышко, и небу, что обозначило красиво горизонт облаками-журавлями. И тут наткнулась на цветок, затянутый песком.

      Ох, мама милая, ты только глянь!

      Маленькие пальчики осторожно в это время выкапывали из влажного песка цветок, помятый волнами, но ещё живой.

      Пока ведь не остыл сок жизни в нём,

      возьмём с собою, мамочка, домой!?

      16

      Юноша стал старика успокаивать, сдерживая слёзы и свои в себе, сказав:

      Ты не плачь, её найду,

      хоть и буду весь в бреду.

      После этих слов старик ожил. Глаза, недавно потухшие, в мгновение заискрились, просветлели, забегали, как кузнечики под запах скошенной травы на лугах, и он вспомнил для него важный момент или какое-то незаконченное дело. Он вдруг развернулся, сказав, мол, посиди, отдохни, а сам исчез во чреве странного дома, от которого было парню не по себе. Старик, словно призрак, двигался там, внутри, и через секунды вернулся, неся в руках бережно что-то светлое. Что-то во тьме чертога тускло сияющее,