Горизонт в огне. Пьер Леметр

несправедливость по отношению к себе.

      – Ну уж нет, Поль! – громко и четко произнес он. – Не надейтесь, что я тоже попаду в эту грубую ловушку.

      И поскольку ребенок не двигался, добавил:

      – Не принимайте меня за дурака, Поль!

      Это он выкрикнул гораздо громче, чем ему хотелось бы. Поль открыл глаза. Он испугался раскатов голоса своего учителя, схватил позолоченный колокольчик и тревожно зазвонил.

      Андре обернулся к двери. Мадлен была уже здесь.

      – Что стряслось?..

      Она подбежала к Полю – что случилось, ангел мой, прижала его к себе. Поверх материнского плеча Поль холодно смотрел на Андре. И это был… вызывающий взгляд. Да, вызывающий. Андре чуть не задохнулся. Он сжал кулаки – нет, не бывать этому!

      Мадлен лихорадочно повторяла: все в порядке, душа моя?

      – Н…ничего, м…ма…ма, – ответил тот с трудом. – Ус…уст…устал…

      Андре молчал, закусив губу. Мадлен старательно и заботливо прикрыла Полю ноги пледом и опустила шторы.

      – Пойдемте, Андре. Пусть он отдохнет, ребенок обессилел…

      Шарль предпринимал шаги, которые ему многого стоили, он надеялся, что это в последний раз, что ему не придется просить помощи Гюстава Жубера, наемного работника брата, это было бы немыслимо!

      А тяжкие испытания все не кончались. Следовало во что бы то ни стало выпутаться из них.

      Особняк Перикуров очень изменился. Повсюду, как в больнице, царила тишина, лишь изредка прерываемая шагами слуг, которых осталось всего четверо. Теперь у подножия широкой лестницы помещалась стальная платформа, на которой при помощи штурвала и блоков коляску Поля можно было поднимать и спускать. Механизм напоминал средневековую машину для пыток.

      Горничная сообщила ему: госпожа ожидает вас наверху. Шарль, задыхаясь, поднялся по лестнице. В полумраке он не сразу разглядел Мадлен, которая с очень прямой спиной сидела около инвалидной коляски. Медленными движениями она гладила исхудавшую руку ко всему равнодушного Поля.

      – Садитесь, пожалуйста, дядюшка, – сказала Мадлен, ее чистый голос не соответствовал замогильной атмосфере комнаты. – Какими судьбами?

      Шарля охватило сомнение. Этот голос – властный, почти начальственный – показался ему предвестником чего-то особенного.

      Он решился.

      Поскольку, как известно, женщины ничего не смыслят ни в политике, ни в делах, он сделал акцент на чувствах, к чему они испытывают особую склонность. Он стал жертвой недоброжелательности. Хуже того, манипуляций. Кое-кто злоупотребил властью, которую он делегировал, и…

      – Что я могу сделать для вас, дядюшка?

      На мгновение Шарль впал в нерешительность.

      – В общем… мне нужны деньги… Немного. Триста тысяч франков.

      Две недели назад его собеседница была бы более сговорчива. Гюстав посоветовал Мадлен помочь дяде, и после их злосчастного недоразумения при мысли, что тот покинет банк, она так запаниковала, что охотно бы послушалась его. И Шарль ушел бы