Горизонт в огне. Пьер Леметр

слюны, текущую у сына по подбородку.

      – Я даже спрашиваю себя, вполне ли законно давать деньги тому, кто приговорен…

      Какая низость! Шарль заорал:

      – То есть пусть имя Перикуров опять вываляют в грязи, ты этого хочешь? Этого хотел бы твой отец?

      Мадлен грустно улыбнулась ему. Ей было его жаль.

      – Он всю жизнь помогал вам, дядя. Он заслужил, чтобы вы оставили его память в покое, вам не кажется?

      Шарль так поспешно поднялся, что опрокинул стул. Его чуть удар не хватил.

      Но зря Мадлен воображает себя победительницей: Шарль всю жизнь участвовал в политических баталиях и научился покидать поле битвы с высоко поднятой головой.

      – Я вот думаю, что ты за женщина…

      Вопрос сопровождался таким испытующим взглядом, перед Шарлем встала задача непредвиденной сложности.

      – Или, вернее, – он посмотрел на Поля, – что ты за мать.

      Это слово буквально прозвенело в воздухе.

      – Что… что вы имеете в виду, дядя?

      – Какая мать допустит, чтобы вверенный ее заботам сын упал с третьего этажа?

      Она вскочила, задохнулась.

      – Это был несчастный случай!

      – Что ты за мать, если твой семилетний сын так несчастен, что у него появляется желание выброситься в окно?

      Этот выпад убил Мадлен. Она покачнулась, зашарила в поисках опоры. Выходя из комнаты, Шарль, не оборачиваясь, добавил:

      – Рано или поздно всем нам приходится платить по счетам, Мадлен.

      10

      Последняя остановка перед банкротством. Шарля шокировало осознание того, до какой степени расходится с окружающими его взгляд на вещи.

      Увидев, что Шарль входит в ресторан при Жокей-клубе Жубер отложил газету «Авто», убрал с колен салфетку, встал и приглашающим жестом вытянул вперед руки. Он указал на свой стол и с сожалением произнес:

      – Простите, Шарль, что вынудил вас приехать, но суфле – блюдо капризное, оно, как говорится, не ждет…

      Шарль был удовлетворен, он принимал извинения.

      Жубер пользовался приборами с почти женской тщательностью, но на тарелку не смотрел. Вперив свой голубой взгляд в глаза Шарля, он раздражающе медленно жевал. Ну и что дальше? – казалось, спрашивал он. Прежде Шарль его терпеть не мог, теперь начинал ненавидеть. Жубер прекрасно знал ситуацию. Все эти люди хотели, чтобы он, Шарль, испил свою чашу до дна, это выводило его из себя. Он бы в бешенстве опрокинул стол, если бы перспектива банкротства не удерживала его.

      – Дела мои… по-прежнему плохи.

      Жубер не торопясь надел очки, склонился над помятой бумагой, которую придвинул к нему Шарль, и восхищенно присвистнул.

      Жубера волновали не столько деньги, сколько то, что может быть запятнано имя Перикуров. Мадлен отказалась помочь своему дяде, ее женское начало опять взяло верх над стратегическими соображениями.

      Он вытер губы и отложил салфетку:

      – Шарль, вы уверены, что этого достаточно, чтобы спасти положение?

      – Безусловно! – вышел из себя Шарль. – Я все подсчитал!

      Гюстав Жубер