Истории о разном. Эва Баш

лестница вверх. Ещё несколько человек идут вместе с нами. “Не доверяю я им”, – шепчет один из них.

      “Я покажу,” – пожилая “завхоз” в твидовом костюме, тяжело переступает, позвякивая связкой ключей. Вышарканные красные ковры на полу приглушают топот приближающихся ног. Пытаемся ускориться. Забиваемся в тесное помещение. Неровные металлические стены, крашеные зелёной краской, слабо освещены проникающим откуда-то сверху светом. Завхоз плотно закрывает железные двери и тянет на себя рычаг с вытертым блестящим набалдашником. Лифт вздрагивает и ухает вниз. Юлька что-то говорит, но я не слышу за грохотом несмазанных механизмов. Темнота. Ещё один небольшой переход, и мы грузимся в вагонетку.

      “Лифт ещё до революции Сергей Петрович повелел сделать, – рассказывает завхоз, пока вагонетка набирает скорость. – Прогрессивный был человек. И железную дорогу прямо к дому от завода прокинул, чтобы добираться удобнее было. Мы и сейчас её для подвоза используем. Виданное ли дело, своя железная дорога в центре города…”

      Вагонетка проносится мимо обшарпанных серых стен, пустырей, задних дворов, через какую-то промзону с закопчёнными кирпичными трубами, из которых валит сизый дым. Ветки кустарников шоркают о борта тележки. Жёлтый кленовый лист уносит ветер, принося взамен запах пороха и огня. Мимо спешат военные автомобили. Странные, шумные, когда на таких ездили? В сороковых что ли? В пролете между зданиями показываются марширующие полки. В стороне кучкой стоят матросы в белой форме. Прислоняюсь спиной к стенке. Чувствую в заднем кармане джинсов телефон. Сети нет. Чёрт!

      – Мама, где папа?

      – Не знаю, малышка, не знаю…

      “Конец маршрута!”

      Вагонетка дёргается и замирает. Мы снова бежим. Не оборачиваясь, узкими проулками, не разбирая дороги, куда-нибудь, хоть куда. Вдалеке слышится пальба.

      “Kom, kom, schneller, schneller!³” – расфуфыренная толстуха выхватывает из толпы и тянет за собой. В арку, через двор, в подъезд. Внутри непрекращающийся галдёж, душно до омерзения, приторно пахнет духами и потом. За распахнутыми дверями квартир сверкают дешёвые блестки и оголённые части тел. Да это же бордель… И тут до меня доходит, что здесь не так.

      – Какой сейчас год? – цепляюсь к первой попавшей девице.

      – Сдурела что ли?

      – Сорок первый! – со смехом отзывается другая.

      Как?

      Ноги подкашиваются, и я сползаю на пол. Прямо посреди грязного коридора. Прямо с Юлькой на руках.

      – Пойдём домой, мама, – произносит она.

      – Dein Haus ist hier, mein Kueken⁴, – ухмыляется над нами толстуха.

      Она права. Теперь наш дом здесь…

      Всех новеньких отводят в отдельную комнату с высокими потолками и покрытой паутиной лепниной. Обмерки, примерки, вопросы. Откуда, что знаешь, что умеешь?

      – Я маркетолог, знаю три языка…

      – Марке… чего? Писать умеешь? Будешь секретарём, отправим тебя в Ленинград.

      – Нет, пожалуйста, не надо меня в Ленинград…

      Нет, только не блокада, холод и голод…

3

Kom, kom, schneller, schneller! [ком, ком, шнеллер, шнеллер] – Иди, иди, быстрее, быстрее!

4

Dein Haus ist hier, mein Kueken [дайн хаус ист хиер, майн кюкен] – Твой дом здесь, мой птенчик.