Суженый Марии. Александра Девиль

как и его дядя. Они верные люди. Держись за Фотия, сестра, люби его». Маша заметила, как Ольга опустила глаза и сжала губы, ничего не ответив Андрею.

      А на следующий день, когда Фотий вместе с Улебом и его людьми покинул Киев, Маша пошла к сестре. Ольга как раз играла в саду со своим маленьким сыном Славятой. Мальчик был чудо как хорош: кудрявый, розовощекий, синеглазый, он напоминал маленькую Ольгу и так же заразительно смеялся, как она когда-то. Мария тоже с удовольствием поиграла с племянником. Потом малыша отдали няне, чтобы накормила его и уложила спать.

      А сестры, оставшись одни, сели на скамейку под яблоней и грустно посмотрели друг на друга.

      – Ты несчастлива с Фотием? – внезапно спросила Мария, хотя и так знала ответ.

      Ольга отвела взгляд, и ресницы ее задрожали. Несколько раз судорожно сглотнув, чтобы подавить подступившие к горлу слезы, она сбивчиво заговорила:

      – Умом понимаю, что Фотий – человек хороший, надежный, добропорядочный. А сердце не лежит к нему. Холодно мне от его неловких ласк, от ворчания… тошно бывает от одного его вида. Ну, чем я виновата, что не могу его полюбить, хоть и стараюсь? Ни разу я не была с ним счастлива, ни разу… Пять лет в браке живу, а не знаю, что такое любовная сладость… Другие женщины, бывает, хвастают своими радостями, а я молчу. Нечего мне сказать. У меня все не так, как мечталось… Фотий быстро свое удовольствие получит, да и рад, и в голову ему не приходит, что я с ним – как в неволе. А еще меня же и упрекает: ты, дескать, холодная, бесчувственная, потому и до любви не охочая.

      – Может, надо тебе с Фотием откровенно обо всем поговорить? – попыталась дать совет Мария.

      – Несмышленыш ты еще, сестричка, – вздохнула Ольга. – Говори, не говори, а человек свою натуру не сможет переделать. Да и зачем мне его ласки, если нет у меня любви? Вся любовь моя женская вытекла по каплям, когда Никола погиб…

      – А с Николой ты… была когда-нибудь в близости? – осторожно спросила Мария.

      – Нет… в том-то и дело, что нет! – воскликнула Ольга и, заломив руки, прижала их к груди. – Я ведь, как и ты, как и другие киевские девушки, воспитана в строгости. Никола был горячим, сильным, обнимал меня крепко, зацеловывал так, что голова шла кругом… но я все-таки от него вырывалась и твердила: «Нельзя, грех это до свадьбы. Потом, после, когда поженимся». А «потом» так и не наступило… Теперь вот твержу себе: надо было ни о чем не думать, отдаться его ласкам, а там – будь что будет.

      – А как же грех? – спросила Маша, глядя на сестру широко открытыми глазами.

      – Да я бы, может, сейчас этот грех вспоминала, как самое большое счастье в своей жизни, – вздохнула Ольга. – Пусть хоть один день, один час, – но с любимым ладой! Понимаешь?

      Маша пожала плечами и ничего не ответила.

      – А теперь я живу без счастья, и вспомнить мне нечего, – продолжала Ольга. – Иногда случайно увижу, как служанки хохочут, с любовниками забавляются, и думаю: даже последняя холопка счастливее меня, потому что не боится греха. А в моей жизни