Три смерти Ивана Громака. Сергей Бортников

на прицел,

      Припав к ружью, наводчик.

      И дело сделано: отпел

      Немецкий пулемётчик.

      Один отпел, второй поёт,

      С кустов ссекая ветки.

      Громак прицелился – и тот

      Подшиблен пулей меткой.

      Команда слышится: «Вперёд!

      Вперёд скорее, братцы!..»

      Но тут немецкий миномёт

      Давай со зла плеваться.

      Иван Громак смекает: врёшь,

      Со страху ты сердитый.

      Разрыв! Кусков не соберёшь —

      Ружье бойца разбито.

      Громак в пыли, Громак в дыму,

      Налёт жесток и долог.

      Громак не чуял, как ему

      Прожёг плечо осколок…

      Вот – на бросок гранаты враг,

      Громак его гранатой,

      Вот рядом двое. Что ж Громак?

      Громак – давай лопатой…

      Схватил он немца, затая

      И боль свою, и муки:

      «Что? Думал – раненый? А я

      Ещё имею руки!»

      Сдавил его одной рукой,

      У немца прыть увяла.

      А тут ещё – один, другой

      На помощь. Куча мала.

      Лежачий раненый Громак

      Под ними землю пашет.

      Конец, Громак? И было б так,

      Да подоспели наши…

      Враг отступил в огне, в дыму

      Пожаров деревенских…

      Но не пришлося самому

      Ивану быть в Смоленске.

      И как гласит о том молва,

      Он не в большой обиде.

      Смоленск – Смоленском. А Москва?

      Он и Москвы не видел.

      Не приходилось, – потому…

      Опять же горя мало:

      Москвы не видел, но ему

      Москва салютовала!

Александр Твардовский, 1943 год

      Часть 1. Довоенное

      1

      И где только на необъятных просторах нашей великой Родины не оставил свой след отнюдь не самый многочисленный, но чрезвычайно мудрый и очень боевитый тюркский народец?

      Постоянно принуждаемые властью империи к оседлому образу жизни кочевники-ногайцы (они же ногайские или, как ещё говорят, крымские степные татары) с давних пор предпочитали селиться по соседству с русскими племенами и даже охотно пополняли ряды априори полностью православных казачьих формирований, дав миру такие славные фамилии, как Черкесов, Турков, Юсупов, Сафаров…

      Активно обосновывались они и в Приазовье.

      Но в середине девятнадцатого века вдруг массово стали срываться с обжитых мест и возвращаться на прародину – Турцию.

      А опустевшие территории доставались представителям казацкого рода. Тем, кто ещё не делил себя на русских и украинцев.

      Правда, в некоторые аулы (Тулге, Караруге, Тазу, Аккермене, Улькон-Сасиктогуне, Сарларе, Алшин-Бадае, Калыгары, Шеклы-2 и Кичкине-Бескеклы) тогдашняя имперская верхушка надумала переселить братушек-болгар из недавно влившейся в состав российской империи Бессарабии.

      Но на дружбу народов, мир, согласие в их непростых взаимоотношениях сие обстоятельство никакого значения, честно говоря, не возымело…

      В год отмены крепостного права (1861-й – кто не помнит) на месте ногайского поселения Улькон-Бескеклы возникло село Новоалексеевка, в котором и родился наш главный герой – Иван Громак.

      В начале 30-х годов XX века он – нескладный, худой и длинный, словно шпала, мальчишка девяти лет. Ещё даже не подросток.

      Отец Ивана был шибко набожным человеком, практически не расстававшимся с толстенной древней книгой – Библией, унаследованной ещё от деда-прадеда. Он категорически отказался вступать в колхоз… За что и поплатился: был сослан вместе с братьями на стройку века – Беломорско-Балтийский канал имени Сталина.

      Его братья – Никифор (причём по местной традиции с ударением на последнем слоге!) и Киндрат вернулись в родную деревню, а сам Гриша сгинул не за понюх табака, которого он, кстати, никогда не пробовал…

* * *

      – Ванька! – вытирая об подол натруженные руки, ещё несколько секунд тому назад месившие тесто из нежданно свалившегося богатства – муки, небольшое количество которой выдали на дорогу братьям пропавшего мужа, гукнула[1] сына Елена Ивановна – высокая, худощавая казачка лет тридцати пяти из рода Круглик.

      Её предки слыли зажиточными людьми, держали в селе конюшни, склады, фермы, но – любовь зла! – втрескалась Елена по уши в соседского голодранца и вот – на тебе – кара божья.

      В тридцать лет осталась вдовой…

      Шумная орава ребятишек в очередной раз пролетела мимо дома Громаков, обдав степной

1

Гукаты (ударение на втором слоге) – звать (укр.); следовательно, гукнула – позвала. – Здесь и далее примечания автора).