Дельфин в стеарине. Николай Романецкий

от чужих глаз.

      Певичка оказалась на вид старше меня, наголо бритой, с оттопыренными ушами, в драной джинсовке. По стать ей были и музыканты, и меня уже воротило, и надо было срочно уносить отсюда ноги (терпеть не могу новых хиппи!), и я уже повернулся к Марьяне, собираясь подвигнуть ее на сей поступок…

      Но тут бритоголовая сказала: «Три, шестнадцать!» Барабанщик трижды простучал палочками, знакомо заныла гитара, и я остолбенел.

      А потом вступила бритоголовая:

      Море обнимет, закапает в пески,

      Закинут рыболовы лески,

      Поймают в сети нашу душу.

      Прости меня, моя любовь…

      Бог мой! Это была песня издалека, из младенческого детства… Нянька Ленка была фанаткой Земфиры, и песни эти гремели у меня в детской с утра до вечера (если, конечно, в гостях не было кого-нибудь из бабок), и потом рассказывали, что первое пропетое мною было «…хочешь, я убью соседей, что мешают спать…»

      А бритоголовая продолжала:

      Поздно о чем-то думать, слишком поздно,

      Тебе, я чую, нужен воздух,

      Лежу в такой огромной луже,

      Прости меня, моя любовь…

      Это было про меня. И про Катю. И рядом с нами не могло быть ни Лили Роуэн, ни всех других… Ни растерзанной, распластанной на земле Кентер, чьи незрячие глаза смотрели в небесную бездну, и стыли в них… нет, не страх и ненависть, лишь удивление и обида…

      А бритоголовая пела:

      Джинсы воды набрали и прилипли,

      Мне кажется, мы крепко влипли

      Мне кажется, потухло солнце,

      Прости меня, моя любовь…

      – Что за сингерша? – спросила Марьяна, когда песня закончилась и знакомые звуки умерли. – Ты в теме?

      – Молчи и слушай, – велел я.

      Больше мы не разговаривали. Я переставил свой стул на другую сторону стола, рядом с Марьяной. Она тоже не спускала глаз с лысой певицы, и между нами наступило единение, но не то, которое приводит в постель, а то, из-за которого прикрывают грудью товарища в бою.

      А безволосая продолжала петь.

      Шкалят датчики… Хочешь, я взорву все звезды?.. А девушка созрела… Я тебя ненавижу…

      Перед сценой слились в танце две пары, но все прочие оставались за столами и, отложив вилки, завороженно слушали с открытыми ртами.

      Безволосая пела.

      И я снова был в прошлом, и рядом сидела мама, в сарафане в горошек, а я качался на качельках во дворе нашего загородного дома, и лаяла на кого-то за забором собака Альма, и все еще в жизни было впереди…

      – Делай со мной что хочешь, – пела бритоголовая.

      И я уже готов был позвать официанта и попросить графинчик с коньячком (наш дачный сосед, когда его спрашивали, как правильно – коньяку или коньяка, – отвечал: коньячка), но тут безволосая спела:

      Ветер рассказал мне о страшном секрете,

      Нам остаются последние сутки.

      После чего барабанщик отложил палочки, аппаратуру выключили, и музыканты отправились за свободный столик, и уже открывали