Дом соли и печали. Эрин Крейг

о ней позже.

      Еще в тайнике обнаружились флакон духов и носовой платок, слишком скромный для коллекции Эулалии: на нем не было ни кружев, ни вышивки, зато я сразу почувствовала очень крепкий запах курительного табака.

      – Что ты здесь делаешь? – внезапно прозвучал вопрос.

      Я подскочила, выронив из рук платок. Он вспорхнул, словно бабочка при первых заморозках, и упал на пол. Пытаясь унять сердцебиение, я резко обернулась и увидела в дверях Верити с альбомом для рисования в руках. Ее короткие каштановые кудряшки были собраны в пучок и украшены большим бантом, а сарафан запылился от пастели. Я облегченно вздохнула: хорошо, что меня обнаружил не папа.

      – Ничего. Разве ты не должна сейчас быть на уроке?

      Верити пожала плечами:

      – Онор и Мерси помогают поварихе готовить птифуры[14] для бала. Берта не захотела заниматься только со мной. – Сестра мотнула головой в сторону спальни тройняшек, которая находилась в другом конце коридора. – Я хотела узнать – может, Ленор сможет попозировать для портрета.

      – Они ушли с Мореллой. Последняя примерка платьев. – Я подвинулась, прикрыв спиной тумбу.

      Верити внимательно смотрела на меня, надув губы.

      – Не думаю, что Эулалия обрадуется тому, что ты здесь.

      – Эулалии здесь больше нет, Верити.

      Сестра растерянно моргнула.

      – Сходи-ка посмотри: может, поварихе нужны еще помощники? – предложила я. – Уверена, она даст тебе попробовать глазурь.

      – Ты хочешь что-то взять?

      – Не совсем. – Я встала, и мои юбки скрыли платок из виду.

      – Ты пришла сюда поплакать?

      – Что?

      Верити пожала плечами:

      – Папа так иногда делает. В комнате Авы. Он думает, никто не знает, но я слышу его по ночам.

      Спальня Авы находилась на четвертом этаже, как раз над комнатой Верити.

      – Я никому не расскажу, честно. – Верити наклонилась вперед, с любопытством оглядывая комнату, но так и не решилась войти.

      – Я не плачу.

      Сестра протянула руку и поманила меня к себе. Я оставила платок на полу, надеясь, что она ничего не заметит. Верити провела пальцем по моей щеке и с видимым разочарованием убедилась, что она сухая.

      – Я по-прежнему скучаю по ней.

      – Еще бы!

      – Но все остальные больше не скучают. Все о ней забыли. Говорят только про свой бал.

      Я обняла Верити за плечи:

      – Никто ее не забыл. Нам всем нужно жить дальше, но это вовсе не означает, что мы не скучаем. Мы все очень любим Эулалию.

      – Она так не считает.

      Я нахмурилась:

      – Что ты имеешь в виду?

      – Она думает, что все слишком заняты своей жизнью, чтобы вспоминать о ней.

      Верити тревожно оглянулась, словно боялась, что нас могут услышать.

      – Элизабет говорит то же самое. Она сказала, что мы все сильно изменились, а она осталась такой же.

      – Ты имеешь в виду, в нашей

14

Птифуры – ассорти из маленьких десертов.