Когда наступит прошлый год. Филип Киндред Дик

говоря, я уже что-то ощущаю, Хастингс, – напряженно проговорил Крис Плаут и облизал губы. – Прошу прощения, но… на самом деле я тут один. Со мной нет никого из вас.

      Марм Хастингс внимательно посмотрел на него.

      – Да, – продолжал Крис. – Я совсем один в квартире. Никого из вас тут нет. Зато есть книги, кресла и все остальное. Собственно, кому я все это говорю? Вы мне как-то ответили?

      Плаут огляделся по сторонам, но ясно было, что он не видел никого из них.

      – Мои соски не смотрят ни на тебя, ни на кого другого, – заявила Кэти Хастингсу.

      – Ничего не слышу. – В голосе Криса чувствовалась паника. – Ответьте мне!

      – Мы здесь, – сказал Саймон Илд и захихикал.

      – Пожалуйста, – умоляюще простонал Крис. – Скажите что-нибудь. Я вижу только безжизненные тени, одни мертвые предметы. Это лишь начало. Я даже боюсь подумать, что будет дальше. Оно все еще продолжается.

      Марм Хастингс положил руку на плечо Криса Плаута. Она прошла сквозь тело.

      – Что ж, это стоило пятидесяти долларов, – тихо и бесстрастно произнесла Кэти, подходя к Крису.

      – Лучше не пытайся, – мягко посоветовал ей Хастингс.

      – А я попытаюсь, – ответила она, прошла сквозь Криса Плаута, но по другую сторону не появилась, попросту исчезла.

      Остался только Плаут, который продолжал скулить, чтобы ему ответили, размахивал руками в поисках товарищей, увидеть которых он уже не мог.

      «Изоляция, – подумал Брюс Химмель. – Каждый из нас отрезан от остальных. Кошмар. Но… это пройдет. Разве не так?»

      Пока что он не был в этом уверен. А ведь для него все только начиналось.

      – Эти боли! – простонал Генеральный секретарь ООН Джино Молинари, снова лежа на огромном красном диване ручной работы в гостиной апартаментов Вирджила Эккермана в Ваш-35. – Обычно они больше всего беспокоят меня по ночам. – Он закрыл глаза, его большое мясистое лицо уныло обмякло, небритые щеки дрожали. – Меня уже обследовали. Мой официальный врач – доктор Тигарден. Меня подвергли тщательному обследованию, обращая особое внимание на злокачественную опухоль.

      «Он цитирует по памяти, – подумал Эрик. – Обычно Моль так не говорит. Он этим просто поглощен, проделывал этот ритуал тысячи раз с тысячами врачей и все равно до сих пор страдает».

      – Злокачественную опухоль не обнаружили, – добавил Молинари. – Этот факт можно считать установленным.

      Его слова выглядели сатирой на помпезный врачебный жаргон. Моль откровенно ненавидел медиков, поскольку они ничем не могли ему помочь.

      – Самый частый диагноз – острый гастрит, спазм предсердного клапана или даже истерическое воспроизведение родовых болей моей жены, которые она испытала три года назад. Незадолго до своей смерти, – вполголоса закончил он.

      – Как выглядит ваша диета? – спросил Эрик.

      Моль устало открыл глаза.

      – Диета? Я ничего не ем, доктор, питаюсь воздухом. Разве вы не читали об этом в гомеогазетах? В отличие от вас,