Когда наступит прошлый год. Филип Киндред Дик

рот которого был набит невыносимо острым чили. – Что слышно?

      Плаут всегда знал самые свежие новости. Он целый день катался на такси по Тихуане, встречался с самыми разными людьми. Когда случалось что-то интересное, Плаут обязательно оказывался тому свидетелем и по мере возможности извлекал из ситуации ту или иную пользу. Его жизнь состояла из разнообразных и весьма подозрительных занятий.

      – Слушай. – Плаут наклонил к Химмелю серое, как песок, иссохшее лицо, сосредоточенно сморщил лоб. – Видишь?

      Из его сжатого кулака выпала маленькая капсула и покатилась по столу. Он молниеносно накрыл ее ладонью, и она исчезла столь же быстро, как и появилась.

      – Вижу, – кивнул Химмель, не отрываясь от еды.

      Плаут вздрогнул и прошептал:

      – Хи-хи, хо-хо! Это йот-йот-сто восемьдесят.

      – Что такое? – мрачно спросил Химмель.

      Ему вдруг захотелось, чтобы Плаут убрался из «Ксанфа» и занялся чем-нибудь другим.

      – Йот-йот-сто восемьдесят, – едва слышно повторил Плаут и сгорбился так, что они едва не касались друг друга головами. – Это немецкое название средства, которое в Северной Америке войдет на рынок под именем «фрогедадрин». Его производит одно немецкое химическое предприятие под прикрытием некой аргентинской фармацевтической фирмы. В Штаты с ним не пробиться. Даже здесь, в Мексике, его нелегко достать. Хочешь верь, хочешь нет.

      Он улыбнулся, показав неровные пожелтевшие зубы.

      Химмель в очередной раз с отвращением заметил, что даже язык у Плаута имеет какой-то странный, неестественный оттенок, отвернулся и сказал:

      – Мне казалось, что в Тихуане можно достать что угодно.

      – Мне тоже. Потому я так и заинтересовался этим йот-йот-сто восемьдесят и раздобыл его.

      – Ты уже пробовал?

      – Попробую сегодня вечером. Дома. У меня есть пять капсул. Одна для тебя, если желаешь.

      – Как он действует? – Почему-то это казалось Химмелю существенным.

      – Как галлюциноген, – ответил Плаут, покачиваясь в некоем своем внутреннем ритме. – Но это еще не все. Хи-хи, хо-хо, фик-фик.

      Глаза его остекленели. Он ушел в себя, блаженно улыбаясь. Химмель подождал, пока таксист вернется к реальности.

      – Действие зависит от человека. Это как-то связано с ощущением того, что Кант назвал категориями восприятия. Усек?

      – То есть с ощущением времени и пространства, – кивнул Химмель, читавший «Критику чистого разума», которая была вполне в его стиле как по содержанию, так и по образу мыслей.

      В своей маленькой квартирке он хранил ее экземпляр в мягкой обложке, весь исчерканный карандашом.

      – Именно! В особенности он меняет восприятие времени. То есть его следовало бы назвать наркотиком времени, верно? – Похоже, Плаут восхищался собственной сообразительностью. – Первый наркотик времени или, скорее, псевдовремени. Если, конечно, ты сам веришь в то, что переживаешь.

      – Мне пора на работу, – заявил Химмель и встал.

      Плаут