Ангел Спартака. Андрей Валентинов

дабы постояльцев с тугим кошелем не отпугивал. А перед этим ему Аякс улыбнулся.

      Вот и все хитрости. Нечем хвалиться.

      Аякса похоронили три года назад. У его погребальных носилок я в последний раз плакала. Перед смертью он сказал: «Знаешь, в жизни всего двоих и боялся. Нашего ланисту да тебя!»

* * *

      К этому парню я и не подсаживалась, если бы гостинщик Ситтий, что заведение в порядок привел, удосужился соорудить в зале обеденной не четыре ложа, а, скажем, пять. И так, впрочем, тесновато, пройти почти что негде. Зато чисто, только потолок немного закоптился. Светло, масла для светильников не жалеют, от кухни запах пристойный. И шумят не слишком.

      Все бы хорошо, но только ложа заняты. И тут сама виновата – решила сперва весь вечер в комнате, запершись, просидеть. Из опаски, понятно, и отдохнуть хотелось, лиц ничьих не видеть. Насмотрелась уже!

      Заперлась, лепешку умяла, кислятиной разбавленной запила… И как начало вспоминаться! Все сразу – что недавно было, что давно, в подробностях, в картинках, в капельках кровавых.

      Поняла – сейчас завою. Как лепешечник, что на цепи сидит.

* * *

      Три ложа сплошь заняты, на них и смотреть не стала. На четвертом, дальнем, где светильников поменьше, всего один расположился. Один – не страшно, присяду в уголке, мешать не буду. И вид у парня приличный – лет двадцать пять, светловолосый, лицо…

      Рассмотреть не успела – тогу заметила.

      Римлянин!

      Про все прочее и думать расхотелось. Это в самом Риме тоги все подряд носят, у нас на юге совсем иначе. Даже те наши, что римскими гражданами родились, тогу лишь по делу надевают, в Риме, к примеру, – или в храме на Календы, потому что праздник не наш, римский.

      А вот чтобы так, вечерком, в «Красном слоне», с чашей вина – и в тоге? Сразу ясно кто!

      А уходить противно. Все-таки на своей земле! Я – на своей, не этот!..

      Поморщилась заранее, мальчишку-прислужника, что между ложами бегал, пальцам поманила…

* * *

      – Госпоже здравствовать! Мне… Подвинуться?

      И отвечать не тянуло, и обижать не стоило.

      – Господину здравствовать! Госпожой называть не надо. Двигаться не надо!

      Получилось, не хуже разбирательства у претора. Парень даже дернулся.

      – Если мешаю, госпожа… То есть… Могу, если велишь, уйти… Меня зовут Гай, Гай Фламиний. Но я не из тех Фламиниев…

      Точно, как у претора! А приятно, когда не тебя в допрос берут! Сейчас бы врезать: «А вот поглядим, из тех – или из этих. На кресте враз разговоришься!»

      – Папия Муцила! Не замочи тогу в вине, Не Тот Фламиний!

      Все-таки разозлилась – до того, что римлянину настоящим именем представилась. Ой зря! Молчи, язык, хлеба дам![2]

      Внезапно он улыбнулся – бледно как-то, грустно.

      – Самнитское имя… Тем, кто приезжают в Капую из Рима, не советуют надевать тогу. Особенно по вечерам.

      Вот тут я его и рассмотрела. Не двадцать пять, поменьше. Прическа короткая, простая – и тога самая недорогая, грубой шерсти, чуть ли не домотканая.

      А вот лицо приятное. Не из тех, что

2

Молчи, язык, хлеба дам – пословица. Смысл: держи язык за зубами.