«На Москву». Из истории белой борьбы. В. Х. Даватц

на мои погоны.

      – Ты в своей шинели?

      – Да.

      – Так, значит, ты офицер? Ну, теперь ты должен со мной выпить.

      Мы спустились с ним по крутой лестнице вниз и прошли в помещение, которое он занимал с двумя офицерами и вестовым. Это была крошечная комнатка, под землей, без окон. Свет падал из купола наверху, как это бывает принято в турецких банях. На самодельной печке доканчивали последние приготовления…

      Ноги мои заплетались немного, когда я пошел домой. Луна стояла высоко на небе – и дорога до лагеря, такая оживленная, была в этот поздний час совершенно пустынна. Сердце немного ускоренно билось и хотелось дышать чаще. И вместе с этим вырастало ощущение какого-то непонятного счастья.

      Вот, далеко от России, в изгнании – я не ощущаю давящей эмигрантской тоски. Вокруг меня все та же Россия – микрокосмос. И не подпольная, сектантская, нетерпимая Россия. Но подлинная, открытая, благодатная Россия, которую я так привык любить. И среди этих шинелей и солдатских сапог, среди лагерных палаток, которые стоят в долине зеленым городком, – я в своей семье, которая одна охраняет меня от ударов судьбы. Микрокосмос России спасал нас всех. Вне его сплошное отчаянье и горе.

* * *

      5 марта. Меня вызвал генерал Кутепов.

      Открылась дверь – и я вошел в его кабинет. Это была маленькая комната. Посередине стоял самодельный некрашеный столик и две табуретки: одна для него – другая для посетителей. В комнате больше ничего не было.

      Я вытянулся во фронт и отрапортовал.

      Кутепов подал руку.

      – Прошу садиться…

      Я посмотрел ему в глаза и никак не мог узнать в этом генерале того громовержца, которого часто предпочитают обходить за несколько кварталов, лишь бы не встречаться с ним.

      – Я посылаю вас в Константинополь, – сказал он. – Вы осветите в Константинополе нашу жизнь. Ведь о нас говорят, что здесь что то вроде дисциплинарного батальона…

      Я ознакомил его с тем, что, по моему мнению, важней всего было бы внушить: чтобы нас признали другие, необходимо прежде всего признать самих себя.

      – Очень, очень хорошо, – сказал Кутепов. И продолжал: – Прошу вас обратить внимание на следующее. Наша задача соединить армию. В согласии с Главнокомандующим я прошу вас как можно сильнее распространить, что всех, оставшихся не в Галлиполи, мы не считаем изменниками и будем всегда рады их возвращению…

      Разговор шел дальше. Вспомнили о крещенском параде. И вдруг, слегка улыбнувшись, он спросил:

      – Скажите по правде, чувствуете ли вы в городе какую другую власть, кроме нашей?

      Я принужден был согласиться, что это правда. Теперь стушевались и греки и французы.

      Генерал Кутепов простился. Я вышел из кабинета. В сенях, которые служили приемной, было много военных, ждавших очереди. И выходя оттуда, я вспоминал этого грозного генерала, с которым только что говорил в первый раз в жизни. Я чувствовал к нему искреннее расположение. Неужели подкупил меня милостивый разговор власти? Нет, этого не было. Мы понимали друг друга с полуслова.