Самая шикарная свадьба. Анна Богданова

пуст – мамаша здорово сегодня постаралась! И мне ничего не остается, как лечь спать на голодный желудок.

* * *

      На следующий день я надела свой любимый крепдешиновый сарафан густо-шоколадного цвета с приглушенно-желтыми, размытыми подсолнухами, на широких бретелях, с юбкой, скроенной по косой, который мама вместе с моими вещами соблаговолила привезти из деревни. Нацепила крупные янтарные бусы, светло-коричневые босоножки на шпильках и вышла из квартиры. У двери, в предбаннике, как обычно, валялись мешки с мусором, в подъезде дурно пахло, как из выгребной ямы. Чертовы соседи! Вечно бросают мусор у порога! Неужели трудно спуститься по лестнице и выкинуть в мусоропровод?! И поговорить с ними невозможно – если мы одновременно собираемся на улицу, соседи стоят за дверью и терпеливо ждут, наблюдая за мной в глазок, пока я не войду в лифт. «Дикари!» – подумала я и, переступив через мешки с мусором, отправилась в издательство.

      На улице вот уж который день стоит невыносимая жара. Ненавижу жару. Люблю, чтоб было пасмурно или целыми днями лил дождь. Жара убивает, иссушает меня.

      Я стояла у кабинета, взмыленная, словно загнанная почтовая лошадь, и думала, как бы поэффектнее предстать пред Любочкины светлы очи. Я решила не обращать никакого внимания на ее глупые обиды, расправила плечи, высоко подняла голову, открыла дверь, и вдруг увидела Кронского. Не знаю, как получилось – то ли оттого, что я никак не ожидала увидеть здесь «Лучшего человека нашего времени», то ли из-за проклятых босоножек, то ли по собственной неуклюжести, – но я, зацепившись шпилькой о край ковролина, растянулась посреди кабинета у ног своей редакторши.

      Вне всякого сомнения, мое появление получилось куда эффектнее, чем я ожидала. Кронский бросился ко мне как ошпаренный и прошептал на ухо:

      – Ну куда же ты опять пропала, моя Марья-Искусница? И почему ты села тогда, после презентации, в чужую машину? Что, перепутала?

      – Ничего я не перепутала, – шепотом прорычала я.

      – Мария Алексеевна, вы себе ничего не повредили? Все цело? – спросил он громко, явно работая на Любочку, следовательно, моего романа он еще не читал.

      – Господи! Маша! Да как же ты умудрилась-то?! Наверное, каблуком за ковролин зацепилась. Я давно говорила, что этот половик выбросить надо, и так дышать нечем! Не ушиблась? Алексей Палыч, ну что вы рядом с ней-то улеглись? – спросила Любочка и замолкла. Она с нескрываемым любопытством смотрела на нас, боясь пропустить любую мелочь, вместе с тем нервозно поглядывала на дверь – вдруг кто-то случайно заглянет?! Наконец наступил предел – дальнейшее наблюдение могло бы привести к самым неожиданным последствиям, и она в негодовании воскликнула: – Кронский! Что это вы у нее под юбкой ищете?! Поднимайте ее, поднимайте!

      – Я ощупываю, целы ли кости, нет ли переломов, – спокойно ответил он, продолжая лежать рядом со мной.

      – Прекратите! Я не позволю в редакции и тем более в моем кабинете! – опомнилась Любочка – она, зная теперь о нездоровых наклонностях Кронского, наверное, испугалась,