Зуб за зуб. Михаил Барановский

течет им на встречу, несет поток машин, вереницу деревьев и редких, съежившихся под зонтами прохожих.

* * *

      Бригадира украинских рабочих выдает косоворотка под видавшим виды черным костюмом. Он деловито осматривает квартиру и немотивированно цокает языком. За бригадиром семенит Настя.

      – Ремонт – шо творэние Рая, – говорит бригадир. – Помнишь, хозяйка: «И створыв Бог небо та землю» – цэ, считай, ваша планировка. Потом: «Та будэ свитло» – цэ проводка. «Витдэляемо воду от тверди – третий день» – цэ трубы. Потом «витдэляемо воду под твердью от воды над твердью» – раковины, ванна, унитаз. Потом отделка – цэ остальные дни. «Светила на тверди небесной запаляемо» – вы же будете подвесные потолки делать?

      – Да, со встроенными лампами. У нас так по проекту.

      – А щчо за проект?

      – Нам дизайнер делает…

      – Нэ вирю я усим этим дизайнерам, хапугы воны, грошы беруть нэ за що…

      – Совершенно верно, молодой человек, – возникает из-за двери Антонина Павловна.

      – Годи, мамо… Справымся с вашим дизайнером. «И побачив вин усе, счо створыв, и ось кажэ: хорошо весьма…»

      – Вот тебе и мамо, – бубнит себе под нос Антонина Павловна. – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… – Тихонько, будто стараясь никого не разбудить, она пробирается к себе в комнату, заваленную наследием писателя Тырдышного, и принимается названивать по телефону.

      – Стелла, алло… – шепчет она в трубку. – Стелла, это ты?.. Поздравь меня, Стелла… Он привел к нам каких-то бандеровцев, и они уже присматриваются, что бы украсть… Стелла… Я теперь не сомкну глаз…

* * *

      – Посидите, пожалуйста, так – рот не закрывайте, – говорит Максим пациенту в кресле.

      В этот момент дверь открывается, и в кабинет, шелестя страницами модных глянцевых журналов, легкой тканью дорогого костюма, купюрами высокого достоинства, входит мужчина лет сорока. Он решительно направляется к Максиму и, не доходя до него двух шагов, останавливается. Максим в халате, шапочке и марлевой повязке, которая шевелится от его дыхания, практически сливается с белоснежными стенами стоматологического кабинета, как лыжники в масхалатах со снегом. Вычленяясь и контрастируя на фоне этой стерильности, глаза выразительно недоуменны.

      – Гюльчатай, открой личико, – говорит незнакомец, срывая с Максима марлевую повязку и обнажая удивление.

      Пациент в кресле продолжает сидеть с открытым ртом. Медсестра, застыв в полоборота, в нервном статическом напряжении следит за происходящим.

      – Макс, ты что, не узнаешь?

      – Серега?

      Галя облегченно вздыхает, пациент закрывает рот.

      – Ну!

      – Дак! – обмениваются междометиями мужчины.

      – Мне тебя рекомендовали, – говорит Сергей. – Сказали, есть там такой Максим Максимыч Вырвизуб. Так что я к тебе на прием. Ну, окажешь прием школьному другу?

      – Подожди ты с зубами! – произносит Максим. – Ты куда ж пропал?

      – Эй, не гони лошадей. Ты мне зубы сделай,