72 метра. Книга прозы. Александр Покровский

решатся враги на войну… Мы им устроим прогулку по дну… Северный флот… Северный флот… Северный флот… не подведет…

      И еще раз…

      – Северный флот… плюнь ему в рот, Северный флот… не подведет…

      Ну конечно, «плюнь ему в рот» – это наша отсебятина, но насчет всего остального – это, извините, к автору.

      Правда, положа руку на сердце, надо сказать, что нам, на нашем экипаже, еще хорошо живется. Грех жаловаться. Мы хоть и в воскресенье уродуемся, но все же все это происходит до обеда, и нас действительно домой отпускают, если мы поем прилично, а вот за стенкой у нас живет экипаж Чеботарева – «бешеного Чеботаря», вот там – да-а! Там – кино. Финиш! Перед каждым смотром, каждое воскресенье они, независимо от качества пения, поют с утра и до 23 часов. В 23.00 – доклад и в 23.30 – по домам!

      А дома у них в соседней губе. Туда пешком бежать – часа четыре. А в 8 часов утра, будьте любезны, – опять в ствол. Вот где песня была! Вот где жизнь! И койки у нас за стенкой дрожали и с места трогались, когда через переборку звенело:

      – Северный флот… Северный флот… Северный флот… не подведет…

      Вторая часть мерлезонского балета

      Плац. Воздух льдистый. На плацу – экипажи. Наш экипаж третий на очереди. Петь сейчас будем. На зачет.

      Мороз с лицами творит что-то невообразимое, вместо лиц – застывшее мясо.

      Но план есть план. По плану пение. Плану плевать, что мороз под тридцать.

      Над строями стоит пар. Дышим вполгруди, иначе от кашля зайдешься; как петь – неизвестно.

      – Рав-няйсь! Смир-но! Пря-мо… ша-го-м… ма-рш!

      Ну, началось…

      Через полчаса все экипажи каким-то чудом песню сдали и – бегом в казарму. А нас третий раз крутят. Не получается у нас. Не идет песня. В казарме получалась, а здесь – ни в какую.

      После третьего захода начштаба машет рукой и говорит командиру:

      – Командир! Занимайтесь сами. Предъявите по готовности.

      После этого начштаба исчезает.

      – Старпом! – говорит командир. – Экипаж уйдет с плаца тогда, когда споет нормально! – сказал и тоже исчез.

      Остаемся мы и старпом. Старпом злой как собака. Нет, как сто собак. Лицо у него белое.

      – Экипаж! Рав-няйсь! Одновременный рывок голов! Петров! Я для кого говорю! Отставить. Рав-няйсь! Смирно! Ша-го-м! Марш!.. Песню!.. Запе-вай!

      – …Если решатся враги на войну…

      От холода мы уже не соображаем. Ног не чувствуется, как на дровах идешь.

      – Отставить песню! Раз-два-три! Раз-два-три… Песню за-певай!

      И так десять раз. Старпом нас гоняет как проклятых. От мороза в глазах стоят слезы.

      – Песню!.. Запе-вай!..

      И тут – молчание. Строй молчит, как один человек. Не сговариваясь. Только злое дыхание и – все.

      – Песню!.. Запе-вай!..

      Молчание и топот ног.

      – Эки-паж… стой!.. Нале-во! Рав-няйсь! Смир-но! Вольно! Почему не поем? Учтите, не споете как положено, не уйдем с плаца. Всем ясно?! Напра-во! Рав-няйсь! Смир-но! С места… ша-го-ом… марш! Песню… запе-вай!

      И молчание. Теперь оно уже уверенное. Только стук ног: тук, тук, тук – да дыхание.