Предпоследний герой. Анна и Сергей Литвиновы

на меня орать! – приказал папа.

      Он никогда раньше не говорил со мной так строго.

      – Пожалуйста, не говори о моей настоящей маме в таком тоне, – попросила я его.

      – Твоя мать – это Галина Борисовна. Она тебя вырастила, выкормила, вывела в люди. А твой отец – это я.

      Но я всегда была упрямой и возразила ему:

      – Ты – не настоящий отец. А я хочу знать своего настоящего папу.

      – Ну, тогда поезди по тюрьмам. Или по ссылкам. Или по шалманам. Авось отыщешь, – засмеялся мой ненастоящий отец.

      И я закричала:

      – Ненавижу тебя!

      И он впервые меня ударил и выбежал из комнаты, и я слышала, как он говорил моей ненастоящей маме:

      – Ты, Галина, была права. Вырастили отродье на свою голову…

* * *

      – И ты так ничего не узнала о них? – выдохнула Настя. – О своих настоящих родителях?.. Больше – ничего не узнала?

      – Нет, – грустно улыбнулась Ирина Егоровна. – Тогда – не узнала. Потому что очень скоро мне стало не до того.

      Она вышла из кухни. Вернулась с бутылкой – снова коньяк, непочатый.

      Дрожащей рукой наполнила свою рюмку. Насте – плеснула чуть на донышко. Закурила.

      Настя сидела ни жива ни мертва. Ее мозг терзала догадка – такая страшная, что ей даже не хотелось об этом думать…

      – Ты говоришь – стало не до того, – с надеждой произнесла она. – В том смысле, что ты уехала в стройотряд и там влюбилась, и потом у тебя появилась я?

      – Не совсем. – Ирина Егоровна свою стопку выпила залпом. – Видишь ли, Настя… С тех пор, как отец… как Егор Ильич мне все рассказал, с ним что-то случилось. Он начал пить – помногу… С работы приходил постоянно злой. И пьяный… Кричал на маму… на Галину Борисовну. А меня просто не замечал. Демонстративно не замечал. Отворачивался, когда я выходила к завтраку. Цедил сквозь зубы, когда я его о чем-то спрашивала. И… бил меня… За то, что я отрезала волосы и сделала «химию». За то, что вернулась домой не в десять, как обещала, а в половине одиннадцатого. И даже за то… знаешь, как он говорил… за то, что я смотрю на него волчьим взглядом… Но я все терпела. И жалела уже не себя – а его… Мне казалось, я понимаю, что происходит… Мне казалось, что так он срывает злобу за то, что я – не его дочка… А однажды… однажды он пришел домой очень рано, мама еще не вернулась с работы. Я в это время купалась. Я не ждала, что кто-то придет, и дверь в ванную не заперла. Лежала в воде и массировала ноги специальной щеткой – тогда считалось, что это хорошее средство для поддержания фигуры… И он ворвался в ванную, пьяный, и стал кричать, что я совсем потеряла стыд, что пробы на мне ставить негде… Я выскочила из воды, хотела вытолкать его, но он… он схватил меня…

      – Нет, мама, нет! Не рассказывай!.. Пожалуйста! – закричала Настя.

      Она выскочила из-за стола, подбежала к матери, обняла ее, зарылась в пропахшие табаком волосы… И всхлипнула:

      – Как он мог?!

      – Потом он что-то говорил про затмение, – цинично усмехнулась Ирина Егоровна. – Про помрачение рассудка… И про аффект… Ну, Настенька, не плачь,