Предпоследний герой. Анна и Сергей Литвиновы

Ты не виновата ни в чем, – твердо сказала Настя. – Ты просто жила… Так, как считала нужным.

      – Ладно, – отмахнулась мать. – Не утешай. Щадящего режима врачи мне не назначали.

      Ее взгляд затвердел. Настю вдруг захлестнула волна жалости к ней – такой мужественной, сильной, умной.

      «Я просто никогда не понимала ее. Просто не понимала – потому и не любила… А сейчас – уже слишком поздно что-то менять. Нужно просто дожить вместе с ней эти последние дни, недели – может быть, месяцы… Дожить – в согласии и любви. Пусть даже моя любовь будет не такой искренной, какой могла бы быть».

      И Настя сказала:

      – Что теперь говорить! Давай лучше еще чайку выпьем… мамочка.

      Ласковое слово сорвалось с языка само собой. И Настя повторила, смакуя:

      – Мамочка… мамуля.

      – А ты знаешь, – задумчиво сказала Ирина Егоровна, – я пытаюсь вот сейчас вспомнить… Твоя бабушка, Галина Борисовна… Я ведь тоже никогда не называла ее мамулей…

      – Ну, бабушка такой строгой была, – попыталась пошутить Настя. – Мне вообще хотелось ее всю жизнь на «вы» называть.

      – Не в этом дело, – не приняла ее шутки мама. – Рассказала бы я тебе… Ладно, потом… Ты правда чаю хочешь – или просто так сказала?

      «Чего уж теперь из себя примерную дочку строить!» – подумала Настя. И спросила:

      – А коньяк у тебя есть?

      Мама усмехнулась:

      – Врачи мне запретили… И пить, и курить. Решение, согласись, весьма своевременное. И принципиальное.

      И достала из кухонного шкафчика бутылку «Наполеона» – почти пустую, на донышке с полстакана. Уверенным жестом разлила коньяк по стопкам.

      «А раньше спиртное у нас в огромном количестве в баре стояло, – отметила Настя. – И никто его сроду не пил. Бедная мама!»

      Появились на столе и сигареты – крепчайший «Кэмел» без фильтра. Пачка тоже была почти пустой – хотя раньше мать курила только в особых случаях. Красовалась при гостях с легкой коричневой сигареткой и, кажется, даже не затягивалась.

      – Будешь? – она протянула пачку Насте.

      Сразу вспомнилось из детства: «Унюхаю, что от тебя табачищем несет, – из дома вышвырну. Поняла?!»

      – Побалуюсь, – вздохнула Настя, вытягивая из пачки сигарету.

      Они с Сеней уже месяца два не видели не то что «Кэмела» – даже болгарской «Стюардессы». Кашляли от невкусной и крепкой дукатовской «Явы».

      – А я и так знаю, что ты куришь, – вдруг улыбнулась мать. – Тебя Николенька заложил.

      – Николенька? – удивилась Настя. – Когда это он успел?

      Ирина Егоровна прежде никогда не проявляла интереса к своему внуку.

      После того как Настя переехала к Сене, Николенька видел Ирину Егоровну от силы пару раз. И Настю очень смешило, что мальчик называет бабушку на «вы«.

      – Я сегодня в садик к нему приходила, – мать с наслаждением затянулась. – Он сказал, что от меня пахнет «так же, как от мамы и папы». Эх вы, курильщики, – не удержалась она от упрека. – Мне-то уже все равно, а вы зачем себя травите?

      Настя уже рот открыла – оправдываться, но мать